Екатерина Береславцева - Выше облаков

– Подождите, Аня!

Она обернулась в шаге от двери.

– Слушаю вас.

– Что вы имели в виду, когда говорили об электрической стимуляции сердца? Это что значит?

– Спросите у Ивана Семёновича, я не компетентна отвечать на такие вопросы.

– Ну так позовите его!

– Когда доктор будет свободен, он обязательно к вам зайдёт! – вежливо пропела девушка и закрыла за собой дверь. Вот нахалка!

Я медленно выплывала из сна. Мне не хотелось просыпаться. То, чего я была лишена всю свою жизнь, внезапно реализовалось в моих бессознательных сновидениях, повторяющихся со сладостным постоянством из ночи в ночь. Не было никаких забот и ответственности в моём безмятежном младенческом состоянии. Одни лишь простые желания: поесть, поорать, испачкать пелёнки. Я купалась в этой безмятежности, как в парном молоке, и была окутана непроницаемой защитой человека, который дарил мне свою любовь и ласку и которого звали Надя. Наденька. Надежда. Больше никого и ничего в том мире не было.

Он позвонил, когда длинная стрелка на белом циферблате прикоснулась к короткой. Сравнивать биение времени с биением сердца внутри себя было сейчас моим единственным занятием.

– Здравствуй, Фёдор! – Я никогда не называла своего отчима папой.

– Как ты себя чувствуешь, королева Марго? – голос его был уставшим.

– По сравнению с Бубликовым – просто прекрасно. Как Шульц? Тебе удалось его укротить?

– Лошадка оказалась норовистая, но и мы не лаптем щи хлебаем.

– Значит, нас можно поздравить? – Я не понимала, обрадовали ли меня его слова.

– Естественно! – он хмыкнул. – Осталось кое-какие бумаги подписать и всё, можно откупоривать шампанское!

– Наконец-то! По такому случаю увеличиваем рабочий день!

– Если бы я тебя не знал, то подумал бы, что ты пошутила, Марго.

– Но ведь теперь работы у нас прибавится! – равнодушно пожала я плечами. – Ты же знаешь, что я сама буду вкалывать больше всех! А если могу я, значит, смогут и другие.

– Тебе надо было родиться мужчиной.

– Я сама иногда так думаю.

– Правда? – он удивился. – Это что-то новенькое!

– Только кто бы тогда капал тебе на нервы? – усмехнулась я.

– Лучше уж капай, я потерплю.

– Раньше ты такого не говорил…

– Старею, наверное.

– Ты? Стареешь? Глупости какие. – Я взглянула на вошедшую медсестру. – Ладно, Федь, пришли по мою попу. Завтра созвонимся. Привет Шульцу!

– И вам не хворать, – рассмеялся отчим и отключился.

Сколько было мне лет, когда в моей жизни появился Фёдор? Двенадцать? Да, я училась тогда в шестом классе, была примерной ученицей и жила вдвоём с бабушкой. Мать моя моталась по свету в поисках счастья, оставив дочь в первый же день выхода из родильного дома. Я была не нужна ей. Я не давала ей жить весело и праздно, это могли дать только мужчины, коих в жизни моей мамаши было вагон и маленькая тележка. Фёдор тоже был в их числе. Ему повезло только в одном – он оказался последним.

Они приехали ко мне, когда бабушка уже лежала в земле. Мать разыскала наша соседка, толстая тётя Даша. Она рассудила, что негоже ребёнку при живой матери жить в детском доме. Тётя Даша всегда была добра ко мне.

Фёдор удочерил меня и дал свою фамилию (отчество осталось дедовым) – это было непременным маминым условием, если он хотел жить с ней. А он хотел. Он почему-то очень её любил, мою несчастную мать. Нам недолго было суждено жить втроём. Через несколько дней после усыновления мать по старой своей привычке собралась в дорогу – она не могла долго находиться на одном месте, – и Фёдор отыскал её на вокзале прекрасного города Краснодар. Совершенно больную и разом постаревшую.

На похоронах тётя Даша ревела громче всех. Фёдор тихо сидел за столом и вливал в себя стакан за стаканом. Я была в своей комнате. На следующий день у нас должна была быть контрольная по математике, и не подготовиться я не могла.

Детский дом остался без умной воспитанницы – у меня был официальный родитель. Тётя Даша могла собой гордиться.

Фёдора я ненавидела. На него тратила свою любовь моя мать, обделяя меня. На него и на других точно таких же громких, грубых и похотливых мужчин. Я жила сама по себе. Пересекалась в квартире с отчимом только на кухне, терпеливо ожидая, когда освободится ванная и когда мне стукнет восемнадцать лет.

Выгонять Фёдора я не стала. Ушла сама. К тому времени отношение к нему в корне поменялось, но сказать об этом – значило признать себя слабой. Слабой я не была. Когда я всё про себя поняла, то переехала жить к однокурснику и вскоре вышла за него замуж. Через полгода взаимных упрёков и оскорблений мы развелись. Мне повезло – квартира бывшего мужа осталась мне.