Вадим Храппа - Химеры

– Знаешь, чем закончится наша работа? Я ударю тебя чем-нибудь по голове! И меня посадят в тюрьму, и – правильно. Хоть там от вас отдохну! – сказала Ольга.

Паша позвонил сам.

– Я знаю, – сказал он сразу. – Ольга уволила Авдеева. Он мне звонил. Пусть теперь сама садится на эфир. Я не выйду. У меня выходной и я иду на репетицию. Все. А! Между прочим! Я нашел такие барабаны! Нужно еще двадцать марок. Дашь? У тебя нет. Понятно. Пошел ты… И Ольгу пошли…

Баттура, ни слова не сказав в ответ, отключил телефон.

– Звони Паше, – сказала Ольга.

– Оля, успокойся, – сказал ей Сергей, поковыривая пальцем лист диффенбахии. – До конца смены осталось полтора часа. «Погоду, валюту» я выставлю повтором, новости и так выйдут.

– Паша звонил, – сказал Баттура. – Оля, пойдем, покурим, что ли?

– Не хочу! Хорошо! Идем курить… – сказала она и встала, роняя что-то.

– Я что-то потеряла, – сказала…

– Ничего, – сказал Баттура.

– Я подберу за вами, – сказал Сергей. – А что, кто-то что-то потерял? По пути куда?

– Ты-то, хоть… Заткнулся бы… Ты – чего? Ты же – не Баттура! Этот – козел – вечный мальчик!

– Да, я не козел, – сказал Сергей. – И я – уже взрослый. И – Оля! Мы же договаривались: никакого «диско», никаких Милен Фармер! Работаем на роке. Какого черта?

– Черта… Черта вам… – бормотала Ольга, идя впереди Баттуры по коридору.

На лестничной площадке, делая вид, что присматривается к небу в окне, переминалась тонкими ногами Вера Ильина. Еще она пыталась делать вид, что ей плевать на раскрасневшееся лицо Ольги.

– Ребята, – сказала она, аппетитно выпячивая Баттуре маленькую грудь сквозь прозрачную белую футболку. – Гляньте, как это небо швыряется облаками!

Ее крупные розовые соски светились, замещая собой ее же нахальные синенькие глаза.

Ольга стала злиться:

– У тебя что, нет никакой работы? – спросила она у Веры.

– А… Есть… Есть! – сказала та смешливо, бросила в решетчатую пепельницу окурок и ушла.

– В студию, в студию… – в спину ей говорила Ольга.

Непотушенный окурок тонко дымился.

– Я устала от вас, – сказала Ольга Баттуре, провожая взглядом вверх по лестнице Веру. Та шла туго и гордо. – Я устала от тебя, идиота, от твоего Сергея, от твоих вер. Вот сучка… Еще и крошечными сиськами размахивает… Было бы чем…

– Да, – сказал Баттура.

– Заткнись! – сказала Ольга. – Дай зажигалку.

Баттура открыл крышку зажигалки и поднес огонь к сигарете Ольги.

Желтый медный блеск боков своей зажигалки было последним, что тогда увидел Баттура.

И первое, что увидел после.

Он очнулся в полной темноте.

Воняло канализацией.

Баттура сразу понял, что сидит в этой холодной вонючей жиже, но почему, неясно. Голова была, как гандон, в который налили воду – что-то жидкое в ней неустойчиво болталось и раскачивалось из стороны в сторону. Он попробовал встать, но ноги его не выдержали и Баттура опять сел. Ноги дрожали. Руки – тоже. Всё его тело мелко вибрировало и отвратительно звенело, как расстроенная струна.

«Что за… Твою мать!» – подумал Баттура.

– Эй! – почему-то сказал он.

Голос его звучал так, будто он сидел в бочке. Зато, привел в чувства. Он почувствовал, что саднящее болит левое плечо, правая нога чем-то придавлена, мокрая задница замерзла, а в руке что-то теплое. Он поджал пальцы кисти и понял – зажигалка. Привычно щелкнул ее крышкой и высек огонь.

Правую ногу зажимала груда бетонных обломков. Прямо – была вогнутая стенка. Она склизко поблескивала. Баттура повертел головой, увидел по обеим сторонам, уходящее в темноту, нутро огромной трубы и, не сразу, но понял, что сидит на дне коллектора в центре кучи битого бетона. Над головой чернел, щерясь прутьями арматуры, большой, заваленный сверху кусками бетона, провал.

Нога стала затекать, он раскидал с нее обломки и выпрямил.

И тут вдруг до него дошло, что всё это – не сон.

Он погасил огонь зажигалки.

Было абсолютно темно и так же – тихо.

«Спокойно…, – подумал Баттура. – Успокойся…»

Если он как-то сюда попал, думал он, значит, есть и способ тем же путем отсюда выбраться. Надо только, чтобы глаза привыкли к темноте. Он даже закрыл их для этого.

Воняло.

В голове жидко бултыхалась детская считалка: «В клетке плачет крокодил. Как он в клетку угодил? Вот проснемся, разберемся. В клетке плачет крокодил…»

Баттура открыл глаза, оглядел темноту вокруг.

Ничего.

Поднял голову кверху. В том месте, где он раньше заметил провал, слабо тлело световое пятно. Не свет, не луч его, а только вялый размытый намек на свет.