Олег Демин - Вибрация

Редактор Надежда Залина

© Олег Демин, 2020

ISBN 978-5-4496-8437-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Синий, красный, желтый, зеленый… – цвета на картинах зашкаливали. Петербург на них выглядел ярким и красочным, словно какой-нибудь город-курорт. Не хватало разве что пляжей и пальм с обезьянами.

Зато были парки, Нева и набережные – гранитные, строгие и с Медным всадником. Как и оранжевая золотая осень.

Но пока эта красота отдыхала. С утра посетителей не было. Лишь один иностранец, да и тот рассматривал картины без интереса. Продавцы, скучающие у стеллажей с холстами и рамами, тут же отметили – это не покупатель.

Они были правы. Человек, приехавший из Антверпена, за несколько дней в Петербурге не озаботил себя даже сувениром. Сюда, на уличный вернисаж, он заглянул с единственной целью – увидеть работы, с которыми не стоит связываться. Он любил живопись, но ненавидел тираж. Здесь же, на Невском, продавались картины, повторяемые едва ли не сотню раз каждая.

Трудно сказать, была ли во всем этом какая-то закономерность. Бельгийцы считались родоначальниками европейской живописи, но не разглядели в свое время Ваг Гога. Он учился в Брюсселе, потом в Антверпене, где проводил свои первые поиски, но тогда еще интереса не вызвал. Ни одной из ранних картин в Бельгии у него не купили. Возможно, с тех пор на любителях живописи из этой страны лежала незримая обязанность – всматриваться в любую, пусть даже кажущуюся незначительной работу. Мало ли.

Вернисаж ничем особенным не удивил. Глянцевые пейзажи в блескучих рамах занимали здесь главное место. То же относилось и к жанру – он выставлялся грудой и скорее как дань. Чему именно, можно было только гадать. Наверное, несовершенству разума, не понимающего, что такое масло и холст. Последнее, к счастью, присутствовало – в закутках составленных крест-накрест стендов пока еще попадалось что-то из настоящего. Чаще всего это были небольшие работы, поверхностные по технике и без рам. Останавливать взгляд удавалось только на них.

Осмотрев последний стеллаж, иностранец собрался уходить, но передумал. Двое беседующих неподалеку мужчин отчего-то заставили задержаться. Один из них, высокий брюнет с усами и шевелюрой, всем своим видом напрашивался на внимание. Но привлекал не он, а второй. Среднего роста, в берете, очках – он держал в руках только что принесенную работу. Глядя на которую усач сочувственно улыбался.

– Разрешите? – иностранец приблизился.

Холст-масло, примерно 70 на 50. Абстракция.

Он не любил абстрактную живопись. Отдавал ей должное, как некоему странному абсолюту, но не более. Эта же чем-то привлекала. Взглянув на автора (а человек в берете мог быть лишь автором), бельгиец прислонил холст к стоящему неподалеку ящику.

На расстоянии картина не просто нравилась, а казалась смутно знакомой. Серый фон, пересеченный диагональю, переходящий в пастозно-зеленую размытость. И внутри движение силуэтов и пятен, где-то ярких, где-то почти не цветных.

– Сколько?

– Сто пятьдесят.

Усач неодобрительно хмыкнул. Только что на собрании обсуждали борьбу со снижением цен, и на тебе…

– Хорошо, – бельгиец отсчитал сто пятьдесят евро.

Ничего хорошего, – подумал он. Планы на день менялись. Таскаться по городу с картиной не получалось, придется вернуться в гостиницу. На Сердобольскую, наверное, завтра.

На Сердобольскую. Помогая упаковывать работу, он потянул вдруг ее обратно. Так и есть. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять – на картине вид из окна на Сердобольской. Дома, в котором он жил – до того как уехать, стать русским бельгийцем, потом сменить фамилию и сделаться бельгийцем окончательно.

Слева насыпь, справа парк. Посередине колодец, через который проскакивают машины и люди. И он – сидящий у окна после двухчасовой долбежки пианино, мечтающий убежать из этого места и забыть навсегда.

Чтобы потом, как выяснилось, помнить о нем всю жизнь.

Художник помог затолкать картину в пакет. Пожал руку расчувствовавшегося отчего-то покупателя, кивнул усатому и направился в сторону Литейного проспекта.