Светлана Фунтусова - Границы дозволенного. История в письмах

Возвращаясь к началу письма, хочу сказать, что по своей душевной доброте не буду больше тебя мучить и расскажу всю правду, почему я дерзнул назвать тебя Хулиганкой! Откровенно говоря, мне и самому не терпелось проболтаться тебе об этом. Все дело в том, что в одном из своих последних писем я слезно умолял тебя выслать свой автограф. Но ты, видимо, решила поддразнить меня и вместо него отправила нашу последнюю совместную фотографию. И как мне тебя после этого называть? И что вы теперь скажете в свое оправдание, мисс Хулиганка? Не учитесь хулиганить у меня, пожалуйста. Этот пьедестал занят.

P.S. Завтра у тебя день рождения и я обещаю, что в этот день буду думать только о тебе!

30.11.1992

Открытка с Днем рождения с вложенными лепестками белых роз:

«Белые розы по утрам пахнут росой и нежностью…»

12.12.1992

Сегодня я почему-то вспомнил о своей первой, уже далекой, любви. Ты ревнуешь?… Но я все равно расскажу об этом. Да, это действительно было важное событие в моей жизни (через 4 года после рождения!). Ее звали Лиля, и она была очень симпатичной африканочкой, дочерью дипломатического сотрудника. Как сейчас помню, пришел как-то из детского сада и говорю: «Мама, папа, я женюсь!». После первых вопросов, касающихся моей избранницы, последовал и такой, чисто советский, вопрос: «Что же ты с ней будешь делать?». А я с возмущением ответил: «Ну, как это „что“? Мы уедем в Африку!».

Вообще, в детстве я был очень примерным мальчиком и никогда не хулиганил. Ты не веришь мне? Да уж, ты никогда не знала меня таким… К моменту нашей встречи я уже научился делать много нехороших вещей и приобрести славу безбашенного человека. Но тогда все мои разочарования были еще впереди…

P.S. Кстати, я не всегда отправляю письма, как обещаю. Ты заметила? Оправдываться не буду. Знаю, что виноват. Нет мне прощенья! Прошу меня расстрелять! Можно из ружей у стены какого-нибудь амбара или склада. Желательно после работы, иначе придется закрывать всю мою местную шарашкину контору. Сегодня все болеют, и я тут практически один. Ты же не позволишь шагнуть стране к упадку экономики?

22.12.1992

Ужасно захотелось побаловать тебя дополнительным, внеплановым письмом. И прямо написать тебе – СПА-СИ-БО! На этот раз за твою откровенность и доверие. Это самое ценное, что ты можешь мне подарить! Но, пожалуйста, будь осторожнее. У тебя – оголенные чувства. Ты знаешь об этом? Ими легко можно кого-нибудь убить…

Уже сколько раз, укладываясь вечером спать, я давал себе слово позвонить тебе и обязательно сказать «это». Но наступало утро, и с остатками вчерашней темноты куда-то уходила прочь и моя смелость. И я опять точно и наверняка знал, что и в этот день такой же, как и в предыдущий, не найду сил поднять телефонную трубку. Но сегодня, 22-го декабря в 21.39, я все же решился. Скажу тебе «это» прямо сейчас: «Я очень скучаю по тебе!»…

30.12.1992

Здравствуй, Кусочек Моего Счастья!

Поздравляю тебя с наступающим Новым годом! Пусть та дверь, около которой ты была последние годы, навсегда захлопнется, оставляя позади все разочарования и неприятности! Пусть впереди тебя будут ожидать: куча радости, масса счастья и море любви (в котором, в соответствии с твоим желанием, можешь благополучно утонуть. Я разрешаю и не буду работать спасателем в этом случае)!

02.01.1993

Здравствуй, моя самая добрая, самая нежная и самая милая!

Я очень-очень люблю тебя! Правда-правда! Вот с прошлого четверга как получил твое очередное письмо, так и осознал это всем сердцем. Дело все в том, что здесь в моей комнате на стене висит картина Джорджоне «Юдифь». Если помнишь, там она решительно отрубает голову Олоферну. Его же, кстати говоря, мечом. И вот, отослав тебе одно из своих последних писем (вместо пятницы в понедельник), я со спокойной душой лег спать. Однако в эту ночь мне так и не суждено было отдохнуть: уже через несколько часов я проснулся от кошмарного сна. Мне приснилось будто там, в картине, вместо головы Олоферна лежала моя голова! Ужас! До сих пор помню это состояние: ледяной пот и бешено колотящееся сердце. И вдобавок ко всему перед глазами стояла последняя фраза из того злополучного письма: «Прошу меня расстрелять!». Ах, как необдуманно я написал ее в порыве чистосердечного покаяния.

За прошедшее с того воистину «черного» понедельника время я похудел и стал унылым, как осенний дождик, а в глазах у меня поселилась тоска. Из рук все валилось, и чтобы хоть чем-то занять себя, я решил написать завещание… Написал. И тебя не обошел вниманием, кстати. Чтобы тебе не было скучно без меня, я хотел было оставить тебе «Избранное» Альбера Камю и трехлитровую банку вишневого компота! Но (какое счастье!) ты в очередной раз подтвердила, что являешься человеком добрым и милосердным. Ты отменила мою казнь. За что тебе большое спасибо! Правда, по такому случаю банку компота я оставлю у себя, а для тебя процитирую слова Фауста (Гёте):