Игорь Балдин - Юляшкина книжка

Температурные парадоксы.

Над Италией ночь чернильная

Зажигает фонарную россыпь.

Где-то море, луна светильником

Чуть желтит корабельные тросы.

Ну а здесь отсыревшее облако,

Нервный сгусток московских улиц,

Что неоновыми дорогами

До пределов земных протянулись,

И еще немного нечаянных

Скороспешных любимой объятий —

Город наш красота печальная

Черно-белых скупых фотографий.

Мы с тобою застряли в расщелине

Двух отживших свой век империй.

От Казанского и до Термини

Разгоняются наши качели.

«Море»

Я в командировке на крейсере «Москва» где-то в Средиземном море. Разглядывая волны, никак не могу понять, почему «морем» не пахнет. Несколько дней спустя думаю об этом уже у берега, стоя по колено в воде. Как ни странно, здесь дышится легче, и, наверное, не потому, что согласно известной пословице, рожденный ползать летать не может. Дело в другом – мне кажется, чтобы увидеть вечность, нужно видеть границу. Величие океана прежде всего поразит того, кто стоит на земле. Может быть, так и с нашей жизнью, границу которой мы однажды переступим, чтобы оказаться в мире ином.

***

Первый раз сознательно я увидела море в 18 лет. У меня был настоящий шок и я готова была разрыдаться – дыхание сбилось, было ощущение, что меня отбросит этой мощнейшей энергетикой на километры назад, или разорвёт на части. Я не могла поверить в то, что видела и чувствовала. Мне казалось, что передо мной – сам Господь Бог. Потом я освоилась и скакала по кромке босиком с музыкой в плеере. Чувствовала себя маленькой девочкой, которая полностью во власти стихии, но эта стихия пока меня не собирается уничтожать, а спокойно лежит прямо у моих ног и поблескивает.

Потом было море под Адлером. Я стояла на берегу вместе со своим мужем, в свадебном платье и с букетом в руках. Я замахнулась и бросила цветы в море. Очень хотелось, чтобы оно унесло эти цветы куда-нибудь далеко, к дельфинам. Чтобы они увидели и может даже поиграли с развалившимся на части букетом и молекулы нашего счастья распространились повсюду… Тогда, кажется, были волны.

Тирренское море было совсем другим – маленьким, лёгким, прозрачным и солнечным – как сама Италия. Под Римом, в Остии, я чувствовала себя очень счастливой, влюблённой в своего мужа и в ту жизнь, которая тогда была и предстояла нашей молодой банде – Сид и Нэнси, Бонни и Клайд, Джонн и Йоко…

В Турции море стало расслаблением и полным предвкушения новой жизни, которая тогда начиналась в моем животе. Старший сын уже вовсю плескался, а дочка только готовилась к тому, чтобы узнать всю мощь и красоту нашего странного мира, и море ей, похоже, тогда понравилось.

Чёрное море в Коктебеле принесло болезнь всей семье и очередное разочарование в людях. Так испоганить первозданную чистоту природы может только человек…

А Балтика стала моей новой сильнейшей любовью. Холодная, гордая, честная. Балтика – это такая уверенная в себе красотка, с чувством собственного достоинства. Она не заигрывает: не нужно строить из себя знойную и жаркую, ей прекрасно в собственном амплуа. Холодный ветер пробирает до костей, но есть же тёплая одежда и вино, в конце концов. Закаты невероятной красоты и сосны кругом. Балтика мне подсказала, кто я такая и помогла принять свои чувства, мысли и мечты.

«Аlterego»

О любви лучше всего написал философ Владимир Соловьев. Любовь – это подлинное духовное единство, и когда двое прорастают друг в друга, навредить близкому человеку – то же самое, что и навредить себе. Приносить несчастья второй половине – очевидный путь к саморазрушению, счастье – к созиданию. Пресловутое ego, с которым так модно носиться, само по себе пустышка. Ты, дети, семья – когда вас нет рядом, я ощущаю нечто липкое и тягучее под ногами, что всасывает меня в бессмысленность этого пустозвучного «я». И если вы на даче, а я в Москве или в командировке, в гостиничном номере чужого города, оно отдаётся бессмысленным эхом в помещении, населенном призраками.

«Под Кипрскими Пальмами»

Под кипрскими пальмами гуляют моряки,

Стучит волна прибрежная о корабельный ют.

За окнами московскими шумят грузовики,

Да дворники продрогшие на мокрый снег плюют.

Три тысячи шестьсот секунд отсчитывают час.

А крейсер встал на якорь, он застрял на полпути.