– Проснулся?.. Самовар!..
Будильник, действительно, походил на маленький пузатый самовар с никелированной крышкой.
Попив чаю, убрав со стола, Валентина Михайловна прошла в прихожую и посмотрела на себя в зеркало. Взяв огрызок черного карандаша, чуть тронула им брови. Потом похлопала по щекам ваткой с пудрой и начала собираться. Каждый год 9 мая Валентина Михайловна ходила в парк Победы. Здесь проходили в этот день торжественные церемонии, собирались фронтовики. Валентина Михайловна ходила по парку, вслушивалась в разговоры, спрашивала у воевавших о Шурике. Кто-то посоветовал ей: «Вы увеличьте фотографию сына, приклейте к ней табличку с надписью: фамилия, имя, отчество сына, где служил. Может, кто и вспомнит глазами-то…»
Фотографию Шурика Валентина Михайловна увеличила в фотоателье, а надпись на табличке попросила сделать соседа, он работал художником в филармонии. Сначала сосед сделал надпись черной тушью. Валентина Михайловна попросила переписать.
– Черная – это траур. А Шурик пропал без вести. Может, жив? А мы черным. Нехорошо. Давай, напиши вот этой, синенькой.
Сосед заартачился:
– Какой траур! Все такой пишут!
Валентина Михайловна достала из сумки бутылку вина и поставила ее на заляпанный красками стол. Сосед быстренько переписал. Валентина Михайловна обернула фотографию с табличкой полиэтиленом, привязала веревочку. «Устану держать, повешу на шею».
Надев свое старенькое осеннее пальто с большими пуговицами и старомодную темно-вишневую шляпку, Валентина Михайловна положила в сумку фотографию Шурика и вышла из квартиры. Чуть приподняв дверь за ручку, закрыла замок, спрятала ключ в карман платья.
Громкое чириканье воробьев, яркое солнце – оглушили, ослепили ее на улице. Синее майское небо, отражаясь в тысячах луж и лужиц, делало их похожими на большие и маленькие оконца. Хотелось подойти и заглянуть: что же за этими оконцами?
Валентина Михайловна долго простояла у подъезда, любуясь майским утром, а также решая, как ей лучше добраться до парка Победы.
«На троллейбусе?.. Рано очень приедешь… Пешком?.. Хоть и хорошая погода, а грязь после дождя…»
И все же она решила идти пешком. Прямиком через овраг, мимо стадиона, через рощу, по набережной Волги, а там и до парка Победы рукой подать. Валентина Михайловна обошла дом, вышла на тропинку и, осторожно ступая, начала спускаться по ней в небольшой овраг.
На дне оврага росла густым кустарником верба. Весна сильно припозднилась в этом году. Серебристые почки на вербе, покрытые пушком, показались Валентине Михайловне такими беспомощными. Она погладила их, приговаривая:
– Озябли… Скоро тепло будет. Согреетесь…
Отдохнув немного, Валентина Михайловна поднялась из оврага. Подойдя к железной изгороди, которой был обнесен стадион, увидела в канавке мертвого голубя. Поодаль, внимательно наблюдая за Валентиной Михайловной, сидела ворона.
Живот у голубя был оголен и немного расклеван. Легкий ветерок гонял выщипанные перья то в одну сторону, то в другую. Безвольно запрокинутая голова мертвого голубя, окровавленный живот надсаживали сердце. Валентина Михайловна подумала, что вот так же, как этот растерзанный голубь, мог лежать где-то убитый Шурик. Слетелись вороны, расклевали, растащили его тело по кусочкам, косточки вымыл дождь, солнце высушило, и заросли они густой полынью. Валентина Михайловна достала из кармана платок и вытерла слезы. – «Ну, все, все, успокойся, а то вон как сердце начинает давить…» – И, чтобы отвлечься, стала смотреть, как по дорожке стадиона медленной трусцой бежал пожилой полноватый мужчина.
«Ах, бедняга! Мучает только себя!.. Врачи, видно, прописали бегать. Бегай не бегай, а от своих годов не убежишь. Старость, от нее лекарства нет…»
Эти размышления натолкнули на мысль, что ей, Валентине Михайловне Багориной, осталось жить очень мало! Так мало, что смерть может наступить каждую минуту. И она, Валентина Михайловна, не успеет дойти до парка Победы! А там сегодня обязательно должен быть кто-то, кто расскажет все о Шурике!
– Да нет! Нельзя мне сегодня умирать! Нельзя! Слышишь, ты, безносая! Неужели ты такая бессовестная! – зашептала Валентина Михайловна. Сумка выпала из ее рук, голова закружилась. Чтобы удержаться на ногах, Валентина Михайловна ухватилась за железные прутья изгороди. Ей показалось, что изгородь начинает клониться на нее. Валентина Михайловна закрыла глаза. – «Ну, вот и все… Отжилась…» – Почему-то представилось, как ее везут хоронить, а кто-то тихонько шепчет: «Вот, ждала сына и не дождалась… А он жив…»
Читать дальше