Андрей Лосев - Победители. Рассказы о войне и мире

К часу дня людской поток схлынул. Временное ограждение вокруг мемориала убрали. Ушел военный оркестр.

Заметив у могилы неизвестного солдата группу пожилых мужчин, Валентина Михайловна подошла ближе. Они стояли полукругом и отвечали на вопросы молоденькой корреспондентки.

– А вы какой эпизод из войны помните больше всего? – обратилась корреспондентка к старичку с костылем.

Старичок переспросил несколько раз, потом прищурил глаза, как-то испытывающе посмотрел на корреспондентку и начал рассказывать:

– Весной сорок второго. После боя… Очухался, стал щупать себя. Голова, грудь. Все вроде цело. Хотел встать на ноги – не могу, ранены. Обе ранены. Кровищи в сапогах!.. Перевязал я их кое-как… Оглядываюсь кругом – никого. И не пойму: в какой стороне наши? в какой немцы? куда ползти?.. Надо, думаю, санитаров дождаться, должны они после боя раненых собирать, а то уползешь еще к немцам…

Валентине Михайловне неожиданно представилось, что все это происходит с ее Шуриком, что это он, раненый, лежит на холодной земле, смотрит по сторонам, зовет, но никто не откликается.

– Стемнело уже, холоднее стало, подмораживает, – продолжал старичок с костылем. – Стал я вокруг березки ползать, чтобы не уснуть, не замерзнуть. Проползал всю ночь…

Валентина Михайловна увидела, как Шурик, собирая силы, снова и снова ползет вокруг березки. «Держись, сыночек! Держись!» – чуть было не крикнула она вслух.

– К утру слышу, какой-то шумок. Я притаился. Мало ли что! Может, думаю, их разведчики от нас лезут… Потом слышу, матькаются… Извините, выражаются… Русские! Наши! Разведчики!

Валентина Михайловна облегченно вздохнула, вытерла набежавшие слезы.

– Двое их оказалось. Ползут от немца и тащат с собой языка. Я к ним: «Ребята, помогите!» Они мне: «Ползти можешь?» «Да вот, – говорю, – пока могу». «Ползи за нами, – говорят. – А чтобы не уполз куда в сторону, мы ветки будем втыкать, так ты по этим веткам и ползи».

Старичок тяжело навалился на костыль, костыль скрипнул, как скрипит сухое дерево.

– Пополз я за ними. Ползу по этим веткам, а уж совсем развиднелось, солнышко взошло… Как раз это, когда я через поле переползал, на самой середине, слышу, от немца самолеты летят. Штук семь их!.. Мне бы сразу притаиться, а я, как муха меня какая укусила, ползу и ползу. Скорей, думаю, в лесок надо!.. Один ихний летчик меня и приметил. Видно, подумал, что я разведчик, с задания возвращаюсь. Ну и давай он по мне стегать из самолета. Развернется, как коршун на меня бросится и из пулеметов: та-та-та-та! Мимо! Опять залетает, и опять по мне сечет!.. Никогда в Бога не верил, а тут ползу и молюсь: «Господи! Спаси и помилуй! Защити от пса! Не дай принять смерть от ирода!» Потом маленько очухался. Догадался. Саданул он по мне из пулеметов, я и притих. Лежу словно мертвый… Обманул гада! Улетел он!

Старичок достал платок, вытер пот со лба.

– Приползаю к нашим… Меня в госпиталь… Да-а…

Он еще раз мысленно прокрутил эту пленку-видение перед глазами и, очнувшись, проговорил, глядя на корреспондентку:

– Но вот этот самый вой самолета, который по мне строчил на поле, запомнил на всю жизнь! До сих пор помню! Как приснится во сне, целый день потом в ушах стоит этот вой! Целый день!…

Корреспондентка торопливо дописала рассказ, поблагодарила участников беседы, и они все разошлись.

А Валентина Михайловна долго еще не могла успокоиться после услышанного. Перед глазами то возникала тоненькая березка, то кровавый след на мерзлой земле, то лицо Шурика с упреком в глазах: «Мама! Зачем ты родила меня? Помоги мне, мама! Спаси!»

К трем часам парк почти совсем опустел. Остался только почетный караул у Вечного огня. Но вот и почетный караул построился в колонну и, отпечатывая шаг по бетонной дорожке, ушел строгим маршем.

Валентина Михайловна долго еще сидела на лавочке, словно не веря в то, что и на этот раз ничего не узнала о Шурике. Ей казалось, что кто-то, вспомнив, вернется и все расскажет. Но время уже перевалило за четыре часа, а никто не возвращался. Валентина Михайловна поднялась с лавочки. Домой ехать не хотелось. Она постояла в нерешительности минут десять – «Куда ж теперь?» – и неожиданно решила сходить на кладбище на могилку матери.

Кладбище было неподалеку. Валентина Михайловна прошла к могиле, придирчиво осмотрела оградку, фотографию на памятнике. Краска на ограде нигде не отшелушилась, а вот фотография сильно выцвела.

«Надо сменить… Завтра приеду и сменю… Цветочных семян прихватить… Нет, еще рано сажать, подожду. Пусть земля прогреется, как следует, тогда и…»