Борис Гуанов - Жатва – II. Зёрна знаний

Поутру мама поехала на вокзал, брать билеты обратно в Ленинград. Но на вокзале она познакомилась с человеком, удивительно похожим на Хрущева – такой же маленький, толстенький, совершенно лысый. Он предложил ехать к нему, в село Стрижавка в семи километрах к северу от Винницы на реке Южный Буг. Сам он был из сельской «интеллигенции», портной. Видимо, на этой почве они с мамой и нашли общий язык. Его сын был солистом балета Винницкого театра.

До Стрижавки было легко доехать из Винницы по шоссе вдоль реки. Южный Буг в Стрижавке – большая полноводная река раза в три шире Фонтанки. Левый берег – полузатопленные заливные луга, а правый – высокие гранитные скалы. Село располагалось на обоих берегах реки, соединенных в то время низким деревянным мостом. Ещё в войну там был капитальный мост, от которого остались мощные каменные опоры-быки.

Хата нашего хозяина была на низком берегу. Это была мазанка-полуземлянка с земляным полом и соломенной крышей, выбеленная снаружи и изнутри. Маленькие окошечки были почти на уровне земли. Единственным украшением в хате были вышитые рушники. Конечно, не было ни водопровода, ни даже электричества. Освещение – керосиновыми лампами. Не знаю, как зимой, но летом в такой мазанке было хорошо, прохладно в любую жару.

Стрижавка – большое село на несколько тысяч жителей. На высоком берегу Буга за селом был бескрайний Чёрный лес, а на низком – чудесный чистый сосновый бор, в котором во время войны располагалась ставка самого фюрера. Местные называли её «гитлеровской дачей». То, что от неё сохранилось, производило сильное впечатление. От взорванных подземных бункеров остались лишь бетонные глыбы толщиной в несколько метров, зато нетронутыми среди высокого соснового леса вились бетонные дорожки и как мираж стоял огромный бассейн без воды, в котором, как говорили местные жители, во время оно плавали лебеди. По этим дорожкам хорошо было гонять на велосипеде, но это уже в следующие сезоны.

Первые дачники, с кем мы познакомились в Стрижавке, была странная парочка – мама и великовозрастный сын, которому было более 30 лет. Разговоры шли только о том, как бы его женить, но ему никто, кроме мамы, был не нужен. Позже мы подружились с семьёй полковника Барахтина – такими же дачниками из Ленинграда. Кроме более взрослой дочки Тани, у них был мой ровесник, и тоже Боря, который стал моим самым близким другом на детские годы.

Полковник артиллерии был «настоящий полковник», наголо бритый, крепкий служака, спортсмен по натуре. С ним мы играли на «гитлеровской даче» в «чижа»: что-то вроде лапты, где снарядом служил деревянный цилиндр, заостренный с обоих торцов, «чиж», который поднимали в воздух ударом биты по заостренному концу, а вторым ударом отправляли поднятый «чиж» подальше. Полковник научил меня играть в преферанс, но отбил у меня охоту к азартным играм, когда однажды я проиграл целую корзину груш. Правда, груши были даровые, их можно было собирать прямо под деревом. Играли мы также и в шахматы, причем из-за спортивного азарта, который всюду привносил с собой полковник, мне пришлось основательно изучить дебюты по книжке «Шахматы для начинающих». В семье Барахтиных все обращались друг к другу на Вы.

Семействами выходили купаться на реку, при этом приходилось преодолевать заливной луг, обычно по щиколотку подтопленный тёплой, прогретой на солнце водой. По нему приятно было шлёпать босиком, но существовала опасность наступить на «волчка» – кусачую черную личинку сантиметров 5 длиной. Выше по течению Буга была замечательная дубрава, где мы собирали огромные белые грибы с плоскими шляпками.

На хозяйском огороде у меня была собственная грядка, где я посадил и поливал лук, огурцы и даже кукурузу, так популярную в хрущёвское время. Помню огромные поля кукурузы и подсолнечника, песни босых колхозных дивчин, возвращавшихся по вечерам с полей на телегах, запряженных волами, с косами, вилами и граблями, тёмные тёплые ночи с небывалыми звездами, страшные грозы, когда в землю одновременно били несколько молний, и стоял непрерывный громовой грохот.

Колхозники в то время были, по существу, крепостными, у них не было паспортов, поэтому они не могли никуда уехать, а за каторжный труд им платили натурой, то есть продовольствием по количеству палочек – засчитанных трудодней, так что денег у них практически не было. Какие-то крохи они могли выручить, продавая овощи и фрукты с приусадебных участков на рынке. Помню этих баб, стоящих возле своих корзинок, причём меня поразило, что они справляли малую нужду, не сходя с места, ручеёк тёк прямо из-под длинных юбок.