Борис Гуанов - Жатва – II. Зёрна знаний

Кстати, пищу готовили на примусах и керосинках. Никакого водопровода, конечно, не было, и удобства были во дворе. Спали на раскладушках.

Мама иногда приглашала на дачу подруг из Дома Моделей. С одной вышел конфуз. Это была Валя Баласянц, тоже модельер, притом незамужняя. Яркая армянка с очень широкой улыбкой подняла меня на руки, а я при всех гостях вдруг искренне и громко воскликнул: «Ну, и зубищи-то!». Вот такой я уже был шутник в 1948 году.

В детскую память врезаются сцены, которым взрослые не придают значения. Кыка однажды взял меня в лодку, рыба не клевала, и когда мы гребли по заливу к дому, Кыка вдруг, видно, с досады взял свою двустволку и выстрелил в чайку. Помню эту кровь на белых перьях до сих пор. Но вообще Кыка был очень талантливым и, как бы сейчас сказали, креативным человеком. Ещё в 1952 году (!) он сумел сам, без всякой фотолаборатории сделать цветную фотографию – я с мамой. Характер у Кыки был взрывной, ещё круче, чем у моей мамы.

Кончилась эта летняя петергофская жизнь уже после окончания первого класса. В памяти осталась какая-то челюсть с зубами, которую я нашёл, а после плачущая мама со мной на руках в фанерном кузове горбатого «Москвича». Потом Боткинские бараки, я в отдельной палате, и мама кормит меня вкусным индюшачьим бульоном из термоса. Оказывается, я заболел токсической дизентерией, и мама привезла меня на попутке в больницу уже в безнадёжном состоянии, как сказала толстая врачиха по имени Санна. Но мама, умоляя спасти меня, сказала: «Я шью», – и мигом нашёлся необходимый физиологический раствор. В результате, я остался жив, но мама потом лет десять бесплатно обшивала эту Санну. Невозвратимой потерей в этой истории был наш серый полосатый кот Барсик. Пока я был в больнице, родителям было не до него, он ушел с дачи и не вернулся. Для меня это было большое горе, и мы с бабушкой его оплакали.

Беззаботные улыбки перед школой:

– верхом на стуле, как на коне;

– счастливое семейство;

– я с кузиной Ленкой перед Кыкиной вращающейся ёлкой;

– 1-б класс: я, обритый наголо, справа от Марии Семёновны.

В начале того же 1953 года мы переехали на Фонтанку, дом 144 – когда-то ведомственный дом при фабрике «Гознак». Но в первый класс я пошёл, когда мы ещё жили на Гороховой. Моя первая школа №210 – на Невском проспекте, в доме, на котором всю мою жизнь сохранялась надпись «При обстреле эта сторона улицы наиболее опасна» . Об этой школе у меня осталось одно воспоминание – на новогодний бал мама нарядила меня Снегурочкой. Кроме того, забирая меня из школы, меня часто поили соком в угловом магазине на улице Гоголя. Больше всего я любил томатный, который можно было посолить, предпочитая его даже виноградному. В общем-то, золотое детство у меня было счастливое, и никакой напряженности между родителями я не ощущал, они даже не ругались из-за папиного ангельского характера.

Переезжали в другое жильё тогда обычно путем обмена. Вот мои родители и решили съехаться с Кыкой, обменяв свою комнатку-квартирку и «родовую» однокомнатную квартирку Кыки в Гознаке на двухкомнатную квартиру в том же Гознаке, но в другом корпусе.

Гознак представлял собой целый жилой квартал, примыкающий к фабрике, с красивой чугунной оградой, правда, уже изрядно поломанной в моё время, и жёлтыми корпусами домов для рабочих и служащих, перемежающихся с садиками. Мама рассказывала, что до войны квартал запирался на ночь, и дореволюционный порядок как-то поддерживался – вплоть до ковровых дорожек на лестницах и в коридорах. После войны ничего этого уже не было.

Квартира Кыки, вернее, моего деда Фёдора, была в корпусе для рабочих с коридорной системой и представляла собой вытянутое помещение с одним большим итальянским, полукруглым вверху окном и выходом в общий коридор через кухню. Над кухней нависали антресоли, на которые вела узкая лестница. На антресолях можно было спать, а мы с моей кузиной Ленкой любили там играть в дочки-матери. На фото мы с ней у ёлки, которая вращалась на электромоторе – Кыкина затея. Среди «игрушек», хранившихся на антресолях, мне запомнилась деревянная нога в натуральную величину с коленным суставом и ремешками – протез деда Фёдора. В общий коридор выходили двери полутора десятков таких квартирок. Самыми неприятными местами в этом жилище были общие грязные сортиры типа «очко».