Клава Дырда: Тела

Я вылезла из-под линии и быстро пошла в сторону выхода из сектора. Сердце стучало, в голове нарастала паника. Она кричала о том, что здравкомитет поймает меня на пороге, или сами работники внутренней безопасности не дадут мне выйти. Вдруг прозвучал сигнал. Сердце упало вниз, но шаги не замедлились. Только через некоторое время я поняла, что просто объявлен второй перерыв смены. Вокруг меня нарастала толпа. Многие из числа больных уже заканчивали рабочий день, здоровые шли на полдник. Вместе с другими людьми я свободно прошла сквозь рамку выхода. Я не могла пройти через нее без чипа, рамка бы среагировала на его отсутствие. Поэтому чип я держала рукой в кармане. Рамка считала чип и отметила время моего ухода с территории. Шагая вместе с толпой все дальше от фабрики, я не верила своей радости. Чип я выкинула. Очень надеюсь, что кто-то наступил на него и раздавил. Через несколько сотен метров, когда все разошлись по сторонам, я нырнула в безлюдный переулок и изо всех сил побежала на край анклава, к бетонной стене. Возможно, меня зафиксировали какие-то камеры. Но без чипа они не сразу меня определят.

Я забралась по обломкам разрушенного сарая, перепрыгнула через стену и остановилась. Там не было ни еды, ни тепла. Рука отчаянно болела, кровь пропитала тряпки и рукав. После небольшого облегчения, вызванного побегом, меня снова окутал страх. Они же все равно меня найдут. Но было уже поздно возвращаться. И я резко бросилась вперед, к заброшенным высотным домам.

В конце дня я уже смотрела на закат с четырнадцатого этажа какого-то делового здания. Вдали виднелся анклав. Над белой круглой фабрикой горели прожекторы. Отсюда не было понятно, мчатся ли по переулкам мобильные бригады с людьми из здравкомитета, разыскивают ли меня. Я решила, что план действий придумаю завтра. Сегодня, возможно, из-за сильной боли в руке и пережитой паники мне не хотелось ни о чем думать.

В закатном свете наш анклав напоминал темное круглое пятно с белой вставкой фабричного здания по самому центру. Государство долго приучал нас жить небольшими группками. Он насильно привязывал людей к рабочему месту плотно выстроенными жилыми блоками и возможностью нормально питаться только на фабрике. А я теперь сама стала тем кровоточащим куском, который обязательно загниет и сгинет вдали от выживающего общества…

Я перевела взгляд в сторону заброшенного города. Вместе с высотными домами, похожими на вытянутые бруски, топорщились здания пониже. У некоторых мне удалось насчитать всего девять этажей. Наверно, это очень старые жилые блоки.

Вдруг мне показалось, что в одном из низких домов в окне мелькнул свет. Я приблизилась к стеклу. Вот! Опять мелькнул! Совсем маленький треугольный участок. Я была абсолютно уверена, что видела это. Сначала мне захотелось сразу бежать туда. Что если там есть люди, и они помогут мне. Потом я поняла, что лучше дождаться утра. При дневном свете не так страшно идти по пустым улицам. Да и неизвестно, что за отшельники обитают в том доме.

*

Сам факт нахождения кого-либо за стеной анклава, по сути, был абсурдным. Когда-то давно служба внутренней безопасности объявила внешние территории неуставными, то есть согласно единому Государственному Уставу никто не имел права выходить за пределы мест жительства. Исключение составляли водители электробольшегрузов, курсирующих по официально установленному пути обмена между анклавами. Правительство боялось, что заброшенные участки станут очагами криминала и анархии. Сначала так и было. Многие спекулянты, грабители и просто отчаявшиеся люди сбегали за территорию. Их ловили. И ликвидировали. Комитет соблюдения государственного Устава принимал решение на общем собрании, и большая часть провинившихся попадала под ликвидацию. Их кремировали живьем. Сначала процедура была именно такой, а потом члены комитета безопасности выносили приговор сразу на месте совершения преступления и издержки на содержание организаций наподобие судов быстро сошли на нет.

Единственное, что меня сейчас успокаивало при мысли о нарушении Устава, находилось в моей крови. Даже если меня и поймают, вряд ли они захотят ликвидировать столь ценный объект исследований. По крайней мере, сразу. В общем, понятно, что теперь возможности вернуть все, как было, у меня не осталось. Либо ликвидация, либо героическое донаторство, но никак не спокойная, размеренная жизнь в одиночном жилом блоке до конца своих лет. А я так надеялась, что мой изможденный вид в зеркале является отражением моего хилого здоровья.