Любовь Сушко - Тяжесть короны. Князья и воины

– Александр Ярославич есть у нас.

И хотя не было еще всех его блестящих побед, но призадумался Даниил, это имя впервые услышав. Они были почти ровесниками, в одном году стали князьями и княжества у них были самыми большими да сильными, и враги им одни достались, и сражения принять пришлось. И часто казалось Даниилу, что пришли они в этот мир, чтобы один на другого ровнялся, и потом шли вперед.

Но они пока еще ни разу не встречались. И в истории оставался всегда только один из князей, для двоих в одном времени места не хватало. И часто это был не самый сильный, не самый лучший из них, просто так складывалось. Судьба позднее на Александра указала, потому что ему суждено было из Новгорода в Киев и Владимир – удел деда его, переместиться. Люб был дерзкий мальчишка и народу своему, видевшему в нем заступника и спасителя, и воина отважного. Был он мил и татарскому хану Батыю, и Богу новому, а за что люб, этого точно никто сказать не мог, просто так получалось, судя по всему.

Невозможно никогда объяснить, за что нас любят, говорят, такова судьба. Был он с самого начала до конца на виду у всех, всегда впереди.

Даниил Галицкий никогда не завидовал Александру. Он хорошо знал себе цену, и понимал, что все это только случайность, воля судьбы, спорить с которой бесполезно, да он и не спорил никогда. Он понимал потом, что Александр избранник. Он просто делал все, за что брался, хорошо, чтобы упрекнуть его ни в чем нельзя было. Но вольно или невольно втянутый в это соперничество, он не мог не оглядываться на того, сравнивал их судьбы и поступки. С чем-то соглашался, с чем-то упорно спорил, и часто радовался тому, что есть у него достойный соперник.

№№№№№

Знал ли Александр Ярославич в годы своей юности что-то о Данииле Романовиче Галицком, выделял ли его особо из других князей, как знать, хотя слава о Галицких князьях все еще гремела в те времена. Но они привык рассчитывать только на себя самого и союзников не искал. Возможно потом, через много лет, в финале славного своего пути, понял он, что невозможно против хана в одиночку идти, рабами останутся они до тех пор, пока едины не будут. Да поздно было о союзах думать. И Галицкий князь был так горд и замкнут, что не подступиться к нему. Не пришел он первым, смотрел в сторону Папы и Рима. И хотя родная кровь в жилах их текла, ведь все они свой род от Рюрика числили, но роднее ему папа, корону обещавший, был, чем Киевский князь.

Так и оставались в одном королевстве, в разных его частях два равновеликих короля. Один, из которых избалован был славой и вниманием, а второй просто велик и могуч. Многое им обещано было, да далеко не все сбылось. И хотелось им взглянуть в глаза друг другу, и внимательно они следили один за другим.

Так и прошли их времена, то славные, то ничтожные.

Мало кто знал о боярине волке. Но недолго прожил он в чужих краях. Вскоре не выдержал он, и вернулся, и смертельно раненный кем-то, вернулся назад, в Галицкие земли.

Странно удивился Даниил такому возвращению, но живого его уже не застал, а когда сообщил ему о Григории, он был уже мертв. И понимая мужество этого человека, отправился на панихиду Даниил. Он решил еще раз на него взглянуть. Грустно было оттого, что не все оказались так великодушны, как сам князь. С несчастным боярином они рассчитались.

И держал князь слово перед растерянными подданными своими:

– Не каждому доведется, к счастью в волчью шкуру рядиться, но это подтверждает только то, что люди часто страшнее любых зверей бывают, любой лютый зверь не устоит перед ними. Но знайте, кто дурное против князя своего удумает, плохо тому станет, не посчитаюсь со всеми прошлыми заслугами вашими, не дрогнет княжеская рука.

Молча они его слушали и понимали, что не пустая это угроза, а выполнит он ее, и не отступится. Но трудно было сказать, что задумали они против князя своего, что от него получить хотели.

А тогда убедились, что молодой их властелин строг, да справедлив, напрасно никого он обижать не станет. Но так вольно и свободно не могли они больше себя чувствовать.

Но вдова боярина тогда в ярости бессознательной на монаха набросилась.

– Это ты, окаянный, мужа моего погубил, а меня вдовой в тридцать лет сделал, потому что тебя я просила чары страшные снять с него. Вот как ты на мольбы мои ответил. Будто зверя лютого, загнал ты его, и смерть подарил ему раньше положенного срока. Видно не способен твой бог нас от беды избавить. Ни в чем он не был виноват. Это грехи предков его на нем грузом тяжким лежали, и еще долго лежать будут.