– Но есть проблемы, – тихо констатировал я, безжалостно отметя в сторону его последние слова.
Продвинутый замолчал. Наверное, впервые ему пришло в голову, что они заигрались со мной, что я вполне могу не только быть с ними на равных, но и оказаться орешком им не по зубам.
– Да, разумеется, – наконец собрался он. – Иначе бы мы не искали помощи со стороны. Образовалась брешь после смерти Ведомого Влекущего, и мы никак не можем залатать её. Начались разногласия…
– Он не умер, он ушёл, – перебил я Продвинутого, поправив его.
– «Он не умер…» – озадаченно проговорил он, пытаясь осознать преподнесённую мной фразу.
– Гелекси не умирают, они уходят, – вынужден был дальше прояснить свою мысль я, видя, что процесс осознания может растянуться надолго.
Теперь настал черёд Продвинутому ретироваться.
– Ни в жизни, ни в смерти… – пробормотал я ему вслед.
Он обернулся. Чувствовалось, что я добил его окончательно.
– …Бог не покинет нас, – ехидно закончил я свою фразу.
Я с нетерпением ждал Фарисея. Тот не замедлил появиться с сиропной улыбочкой на губах.
– Ни в жизни, ни в смерти, – поспешил он поприветствовать меня.
– Бог не покинет нас, – эхом отозвался я.
– Да, здорово сказано, – восхитился он. – «Гелекси не умирают, они уходят». Минимум, что они могут сделать – запечатлеть свои мысли, память о себе, сохранив их в веках или хотя бы для потомства. Максимум – сохранить свою плоть (то бишь первую оболочку) для последующего воскрешения, ведь медицина сейчас шагает, будто в семимильных сапогах. Собственно, мы сказали вам сегодня всё, что могли, но в награду за этот великолепный слоган: «Гелекси не умирают…» и пароль – приветствие-прощание, я приоткрою вам ещё одну тайну: быть гелекси непросто, это не только большая наука, но ещё и хоть и весьма насыщенная, но полная опасностей жизнь. Приведу лишь одну из наших нравственных заповедей: «Война всему, что убивает». Как видите, не такие уж мы пушистые. Так что без труда можете себе представить, сколько у нас врагов. Вы должны понять: мы не хотим власти над миром, предел наших мечтаний – отстоять, сохранить себя. И чтобы нам никто не мешал при этом. Но слишком многих не устраивает такое положение вещей. Этим людям куда удобнее было бы видеть нас в привычном состоянии – рабами.
– То есть, если быть кратким, – поморщился я его велеречивости, – гелекси – это люди «второй оболочки»? В ней начальная и конечная цель их устремлений? Разными могут быть лишь пути её достижения.
Фарисей некоторое время помолчал, ошарашенный. Затем кивнул:
– Что ж, и за это рассуждение спасибо. Оно не уменьшит количество наших врагов, но вполне может умножить число наших сторонников.
Оставшись один на один с металлическим ящиком, вынутым из банковской ячейки, я минуты две помедлил, не решаясь повернуть ключ. Слишком многое зависело от того, что там внутри могло находиться. Европа не Россия, цены здесь на всё бешеные, а у человека, который скрывается, ко всему прочему расходов куда больше, чем у того, кто живёт отлаженной, легальной жизнью. Так что не мудрено, что за год я основательно поиздержался.
Много раз я пытался решить вопрос заранее: что я буду делать, если «клерки» забракуют тот материал, что я им представил? Разорвать в одностороннем порядке наши отношения, какими бы последствиями мне это ни грозило? Стерпеть, утереться, устроиться где-нибудь на работу, как-нибудь просуществовать ещё один год?
К счастью, деньги, ключ от новой банковской ячейки были на месте, я быстро убрал их в кейс и навсегда покинул хранилище банка «Сосьете Женераль».
Снова сто тысяч евро, новый банк, на сей раз «Креди Лионне» в Марселе, и никаких записок: инструкций, пожеланий. Тем более загадочной четвёртой тетради. Карт-бланш, который открывал мне многое. Пожалуй, идеальный вариант.
Прошедший год дался мне нелегко. Больше всего меня терзали мысли о моей семье, но по вполне понятным причинам я не решусь доверить этим страницам какие-либо подробности о своих родных и близких. Я понимал, что не смогу больше даже помогать им материально: я не мог допустить, чтобы их жизням угрожала хоть какая-то опасность, а для этого я должен был стереть их в своей памяти и так глубоко зарыться в ил, чтобы меня никто и никогда не нашёл.
Второй болью была Россия. Чужбина есть чужбина, всё здесь, на Западе, раздражало меня. «Родина нам – вся земля, где родимся и где нас хоронят» – (Катон ) . «Где хорошо, там и родина» – ( Аристотель ) . «Людей, покидающих своё Отечество для чужих краёв, на чужбине не уважают, а на Родине чуждаются» (Эзоп).
Читать дальше