Екатерина Бордон - Волшебство между строк

Я знаю ее отца. Когда мы с ней только познакомились – давно, ещё детьми, – у нас случилось что-то вроде первой любви. Ничего серьёзного, конечно, просто лето, солнце и двое людей на самом краю, за которым детство превращается в юность. Мы даже не целовались. Но ее отец был уверен, что я – избалованный городской мальчишка из богатой семьи – хочу погубить его девочку. Он так и говорил: погубить. Подстерегал нас повсюду и с руганью уводил Лили домой, а меня грозился прибить, если я что-то замышляю.

Тогда-то мы с ней и полюбили кладбище. Туда ее отец не совался даже и днём. Мы бродили среди могил, разглядывали полустертые надписи на почерневших от времени камнях, фантазировали о том, какими были эти люди, как они жили и как умерли.

Иногда бегали, кричали, устраивали представления. Лили увлекалась историей, и мы были то первооткрывателями, то римскими легионерами или гладиаторами на арене. Ареной нам служил полуразрушенный склеп.

– Идущие на смерть приветствуют тебя! – вопила Лили, появляясь из-за выступа осыпавшейся стены, и мы разражались неудержимым хохотом, представляя, как обитатели склепа встают на зов.

Нам было хорошо. И теперь тоже хорошо, хоть и не так, как тогда.

– Ты поступишь в свою школу этой осенью? – вдруг спрашивает Лили.

– Надеюсь.

– А чему там учат?

– Ну… живописи, – я не знаю, как ей объяснить.

– Но ты ведь и так хорошо рисуешь.

– Это другое. А почему ты спрашиваешь?

– Я просто подумала, если ты поступишь, наверное, больше не приедешь.

– Как знать. Я бы хотел приезжать всегда.

– Я тоже хочу, чтобы ты всегда…

Кажется, она расстроилась. По Лили не поймешь. Я вижу, что она хочет ещё что-то сказать, но спрашивать бесполезно. На прощание она берет меня за руку; прикосновение легкое, как дуновение ветра. Я пытаюсь поймать ее пальцы, но она уже убрала руку. Уходит, не оглядываясь. Я тоже спешу домой, уже светает, а с утра нужно встретить родителей на станции. Странно, что они вдруг решили приехать.

…

Знал ли я, что Лили умерла? Конечно. Это случилось несколько лет назад, а узнал я, когда впервые приехал один, уже взрослый.

Каждый житель деревни считал своим долгом рассказать мне во всех подробностях, что произошло. Не знаю, были ли их рассказы правдой хотя бы на треть. Говорили, ее отец совершенно спятил: решил, что она хочет сбежать в город с каким-то мужчиной, может, даже со мной. Никак не мог забыть нашу с ней дружбу. Наверное, он не хотел ее убивать, просто слишком сильно толкнул, а она упала и ударилась головой. Он сам вызвал полицию, а после наложил на себя руки. Вот и все.

Я нашёл ее могилу. Подумал ещё, кто же за ней ухаживает. Местные ведь боятся кладбища. В тот же день пошёл узнавать, не нужна ли помощь. Работать решил ночью: не так жарко. Да и спокойнее. А потом она пришла и села за фонарем.

– Привет, – сказала, – давно не виделись.

…

Ночью на кладбище тихо. Странное ощущение: все как обычно, но и по-другому. Днём я наблюдал, как очередное тело опустили в вырытую мной могилу. Мое тело. Все произошло мгновенно. Наверное, я заснул за рулем по пути на станцию. Боли не было.

– Я хотела тебя предупредить, – Лили подходит тихо. В темноте ее почти не видно. Сегодня без фонаря.

– Ты знала?

– Знала. Мы иногда знаем, когда тем, кого любили, грозит беда.

– Что же не сказала?

– Подумала, так ты всегда будешь здесь. Со мной.

Она берет меня за руку и крепко сжимает мои пальцы.

«Скела Вонави, – механический голос в ухе заставляет меня подпрыгнуть, – ваш запрос обработан. Доступ в хранилище открыт».

Наконец-то! Целых 72 секунды и 326 миллисекунд. Так можно и уснуть в ожидании. Не БанкИнфо, а улитка какая-то. Были раньше такие существа на Земле. Очень медленные. Отец мне о них рассказывал. А потом его забрали.

Из нашей семьи вообще многих забирают, можно сказать, через одного. Дед уверен, что это из-за нашей генетической памяти. Почти сто столетий прошло, сменилось двенадцать планет, а вот – поди ж ты! – мы, Вонави, помним ещё о Земле. Причём каждый помнит что-то своё, особенное.

Кстати, «поди ж ты» – это тоже оттуда, с Земли. Междометие, выражающее недоумение. У нас тут, правда, никто давным-давно не удивляется. С эмоциями туго. Они у нас на вес альтаирского магнаргенлита. То бишь бесценны. Вот ещё и «то бишь». Раньше мне лучше удавалось следить за своими мыслями и речью.

Всё началось с экзамена по РГТМ-анализу. Хорошо помню две минуты до него. Я вызвал телепорт и вставил себе в ухо динамик с конспектом. И тут мама обняла меня и сказала: «Прекрати, Скела, перед смертью не надышишься». Я не понял, при чём здесь смерть, но на всякий случай объяснил маме, что менять агрегатное состояние ещё не намерен. Она дотронулась до моего уха, и динамик перестал бубнить свои формулы. Мама всегда всех обнимает перед выходом из дома, а дед всегда стоит в проходе и салютует. Пережитки прошлого, ей-богу.