Максим Кавешников - Золотой крейсер, или Как куклы стали птицами. Часть 1

– Вот и все! – старик не вытирал слезы, не замечая даже каплю на кончике обвисшего старческого носа.

Впервые за эти бесконечные часы они остались наедине, и теперь он бормотал ей несложные слова, то теряя, то восстанавливая их ход:

– Вот и все… Так, наверное, оно и должно было быть… Вот так… Вот, значит, так… Вот так…

Он всунул сухие пальцы в сырую землю, положил лицо на букет астр, и говорил, говорил, говорил. Никак не мог сказать самое нужное, то, что нужно сказать, если надо прощаться на целую вечность, иногда слыша ответы и реплики, и смутно догадываясь, что голос ее стал моложе.

В конце концов, когда сообразил, что подступают сумерки, поднялся, невнимательно отряхнул землю с колен и рукавов.

– Что ж… – помедлив, прошептал он, – Тут сейчас такое начнется… Такое лучше оттуда наблюдать! Сама понимаешь! Дети, вот, только…

Тяжело вздохнул, перекрестился. Пробормотал молитву, а потом, по своему вечному обычаю, оглядываясь, как супруга Лота, заковылял на пустую остановку, тоскливо перебирая дни, когда обещал ей, что умрут они только вместе, и только в один день.

Несколько паломников города мертвых после ухода хранителя обратили внимание на то, что на свежей могиле аккуратно рассажены какие-то необычно красивые куклы, но, походя, никто не осмелился смотреть туда и лишней секунды. Если игрушки, то, наверняка, под ними ребенок.

– Едрить-колотить! – плохо побритая челюсть Славика, кладбищенского дворника отвисла, опорные стойки тачки с мусором грюкнули и протерлись об асфальт, – Фабэрже!

Воровато покосился по сторонам – никого. Ать! Ешкин кот! Бабка!

«Палево!» – и без того тонкие губы немолодого мужчины превратились в нить. На противоположной стороне ковырялась старуха. Услышав за спиной стук, она распрямилась, прохрустев позвонками.

– Домой вали уже, прикумаренная! – проворчал он, ненавидя понедельник, тянущийся соплей, с раннего утра шумящие в черепе ватные мозги, ненавидя Веруню и все ее это заведение.

Старуха не могла расслышать, но, сообразив, что сказанное относиться к ней, прищурилась. С подозрением отсканировала подозрительного молодого человека с ног до головы. Потом с головы до ног. Снова – с ног до головы.

– И? – с достоинством спросила женщина обнаружив грудной низкий тембр.

Судя по запаху и синему халату – она обновляла классический дизайн могильного заборчика.

Славик скривился, с неудовольствием вспомнив вчерашнее утро воскресенья после сабантуя с Веруней.

– Да пошла ты! – фыркнул он, впрочем, на всякий случай не выговорив ни одного слога достаточно четко.

Старуха возмущенно приподняла брови, и хотела что-то сказать, но Славик всем своим видом показал, что хозяин тут он, и вертел ее взгляд на ситуацию на чем следует.

Деловито схватился за ручки тачки, не пойми зачем покосился на свежую могилу – запоминать место никакой необходимости не было – она-то на сегодня была всего одна. Чем и допустил ошибку. Старуха мгновенно считала подозрительный взгляд молодого человека, из любопытства подошла ближе, и, наверняка заметила его кукол.

«Венков накидаю!» – раздраженно поджал губы, и нехотя двинулся прочь.

«Только тронь их, домой не дойдешь!» – мысленно пригрозил он старухе, чувствуя взгляд между лопатками, и смачно харкнул в разноцветную кучу в тачке.

Он прекрасно понимал – уволят, попадись он еще раз, как пить дать – уволят. Эта припаренная, Веруня, скорее всего, кого-то уже и присмотрела на его местечко.

«И, по-любому же – хахаль!»

Она ж, стерва, если надумает – так шустро все проворачивает – опомниться не успеваешь! Так что, лучше с этими делами потихоньку, да без шума! Так-то он никак не призывной, но сейчас хрен что поймешь – будь ты хоть жмур – загребут, еще и сверху чего накинут. Так, чисто из любви.

– Что со страной сделали, идиоты! Такая ж цацочка была! – снова сплюнул в кучу цветов, ленточек с позолотой, пакетов, – А теперь иди, жизу свою за них ложи? Да на вас-то я и ложил!

Раздосадованный, теперь мучился – а они, игрушки эти, реально ли ценные? Или его подглючило? Чего там сходу можно было разглядеть?

«Да нормалек все, нормалек!» – тут же подбодрил он сам себя, – «Кашерные, шо вся моя жизнь! Придем, увидим, приберем!»

Как минимум, есть с чем к барышнику заскочить, а там и…

Через час с лишним, когда он вывалил последнюю тачку, позвонила сама Веруня.

– Ну, что, Студент, дерьмецо свое убрал?

– Почему – мое? – возмутился, и не без достоинства, Славик.