Мирослав Бакулин: Легко ли быть духовным отцом

– А зачем вы с карандашом и трубочкой возле него сидели?

– Если бы стал задыхаться, я бы ему коникотомию сделал.

– Карандашом?

– Так все равно умирать… А так бы поборолись…

– Вы сумасшедший! Все могло бы случиться: от эмболии до пневмоторакса. Он бы просто умер!

Извинился я перед доктором. Поэтому не заставляйте меня решать ваши проблемы. Из-за своего характера я могу воткнуть в вас карандаш.

Многие прихожане роптали на отца Фому за его веселый нрав. Он же имел говорить им:

– Вы меня не за того принимаете. Как-то владыка отправил меня к одному начальнику, а я так испугался мраморного и золотого великолепия, что битый час разъяснял свой вопрос солидному господину за большим столом. А потом он разулыбался и объяснил, что он только секретарь, и подвел меня к двери самого начальника. А там, за дверью, был еще больший кабинет, сверкавший великолепием, за громадным столом сидел настоящий начальник – маленький солидный человек, который пил кофе из позолоченной маленькой чашечки и курил сигарету. От неожиданности я выпалил по монастырской привычке молитву на вход в любое помещение: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя, грешнаго!» Начальник от неожиданности выронил сигарету изо рта, и она упала прямо в кофе. Он с тоской посмотрел на сигарету, потом на меня и тоскливо спросил: «Вам чего?» Я протянул бумагу: «Да вот, подписать». И он быстро подписал, только чтобы я поскорее убрался. Как я начальника с секретарем перепутал, так же и вы меня со Христом путаете. Ведь и апостол говорит: «Мы не себя проповедуем, но Христа Иисуса, Господа» (2 Кор. 4: 5).

Сегодня отец Фома сказал за литургией:

– Дорогие мои, мы сегодня празднуем Вход Господень в Иерусалим. Это – праздник недоумения. Те люди, которые сегодня кричат Христу «Осанна!», через несколько дней станут кричать: «Распни!»

Недавно я был в гостях на домашнем концерте. К моим знакомым приехала известная пианистка, и она играла чудесную музыку, которая рождала у слушателей ощущение, что внезапно расцвел сад, от которого идет весеннее благоухание цветов.

В углу комнаты сидел подросток – сын хозяйки. Он слушал музыку в плеере через наушники и был поглощен звуками, которые слышал только он.

Мать растерянно спросила его:

– Разве ты не понимаешь, чего ты себя лишаешь? У нас звучит прекрасная музыка, а ты даже этого не замечаешь.

Мальчик несколько секунд послушал звучащее фортепиано и сказал:

– Это никуда не годная лажа.

И снова надел наушники. Мать попыталась еще раз его образумить:

– То, что ты сейчас слушаешь в своем плеере, будет забыто через несколько дней. А то, что звучит в нашем доме, будет жить в веках. Люди наслаждаются этой музыкой не одно столетие.

– Я рад за этих людей, – ответил мальчик, – но мне это абсолютно неинтересно.

Вот примерно об этом сегодняшний праздник. И пожалуйста, не пораньте вашими вербами соседей. Аминь.

Отец Фома имел обыкновение сокрушаться после исповеди:

– Сегодня день воспоминаний. Пришла одна дама лет шестидесяти пяти. И говорит: «У меня, батюшка, только один грех. Я в четырнадцать лет обманула своего брата». – «А что вы делали остальную жизнь?» – «Вела себя прилично».

Потом пришла другая дама и очень плакала о каком-то страшном согрешении. Я стоял рядом, ждал. Наконец она успокоилась. Выяснилось, что в молодости она не причастилась на следующий день после крещения. И снова в слезы. Я ей посоветовал сделать сто земных поклонов, чтобы этот «грех» был прощен. Сегодня пришла на службу на полусогнутых. Зато спокойная, примирилась с собою.

А днем я исповедовал весьма угрюмого старичка на дому. Лежит старичок на смертном одре весьма подавленный и печальный. Когда я спросил его, в чем причина его горя, он ответил, что когда-то в детстве играл с друзьями на перекрестке дорог на краю деревни. Там стоял указательный столб, плохо закрепленный на своем фундаменте. Ради шутки они повернули его указатели в другое направление. И старик сказал: «Я не могу отделаться от мысли, сколько людей пошло по ложному пути из-за того, что мы тогда сделали».

Мы помолчали. Мне показались глуповатыми и его примеры, и его радикальная на них реакция. Отец Фома посмотрел на меня и с возмущением сказал:

– Чего ты улыбаешься? Старичок-то ведь глубинно прав. Что может быть страшнее, чем грешить самому? А? Учить грешить других! Всегда кто-то толкает человека к его первому соблазну, дает ему первый толчок к греху. Ведь страшное дело – ввести молодого или слабого собрата на ложный путь.