Да, отчаиваться не бесполезно. Нужно умно использовать эту силу, понимать, насколько печаль и грусть может вернуть силу молитве.
* * *
Когда отец Фома был маленьким, он работал на стройке прорабом. И что характерно, ни одной доски не украл. Но разговаривать по-строительному привык, а так как был горяч сердцем, то, сокрушаясь духом, сокрушал и русский язык. Когда же он стал монахом, привычку сокрушаться духом сразу оставить не мог. Поэтому злобно шипел: «Спаси Господи!» Духовник попенял ему на это:
– Отец Фома, вот мужик пьяный просыпается, а жена его корит-ругает. Она все правильно говорит, грехи его публично на всю квартиру называет. Он ее послушал, послушал да и говорит: «Ты все правильно сказала, но без любви, а значит, это неправда».
Отец Фома поразмышлял. Понял, что сразу угомониться не получится, и придумал для себя два «позволительных» ругательства – четырехэтажное и трехэтажное. Когда трудники в скиту опять чудили, он ругался на них так: «Да что ж это за гор-плод-овощ-торг!» или «Ну ты даешь, упр-снаб-сбыт!». Скоро и это прошло. Он просто ходил по скиту с топором, и если кто шалил, то смотрел на него ласково и говорил, показывая топор: «Я вас весьма убью». Потом и это прошло. Только пальчиком грозил. Потом совсем угомонился.
* * *
Так как отец Фома был человеком ученым, к нему зачастила городская интеллигенция. Встречая одного из профессоров, отец Фома участливо спросил:
– Надеюсь, у вас все хорошо?
Профессор посмотрел на него болезненно, даже как-то презрительно, и сказал:
– Все хорошо только у идиотов.
Отец Фома повеселел:
– Я, видимо, конченый идиот, у меня все хорошо.
Помедлил, а потом снова спросил:
– Вот вы доктор наук, профессор, столько лет преподаете, столько книжек написали. Почему вы такой умный и при этом такой несчастный? Зачем быть умным и несчастным?
Профессор пристально посмотрел на отца Фому, и вдруг ему сделалось ужасно жалко себя:
– Да, я несчастен, а что мне делать?
– Отбросьте свой ум, скажите ему: «Уйди, ты заслоняешь мне Солнце. Ты надоел мне со своими умствованиями, со своими комплексами, самокопанием, ты достал меня, я хочу быть счастливым». И как только этот внутренний «друг» будет доставать вас, скажите ему твердо: «Отстань».
Профессор не поверил.
* * *
Отец Фома очень уставал от приходских старушек, которые постоянно жевали воск, ладан, березовые листочки на Троицу, еловые ветки на Рождество. И они бесконечно о чем-то говорили. И до службы, и во время службы, и после службы. А ругаться и «гонять паству» отец Фома не очень любил. Как-то однажды, идя из своего домика в храм, он услышал, как три старушки громко обсуждали, как в микроволновке печь паспорта, на какой температуре и какое время, «чтобы из космоса не следили». Отец Фома не стал входить в храм, вернулся к своему домику, обошел его три раза и только после этого вернулся в храм, пройдя мимо старушек, заинтригованных таким его поведением. Когда кто-то после службы его спросил, почему он так поступил, он отвечал: «Мое сердце было отвлечено разговорами старушек: я прогулялся, чтобы очиститься и уже в безмолвии сердца войти в храм. Духовник в юности советовал мне в таком случае строго посмотреть на болтушек, хлопнуть себя рукой по ноге и строго сказать: „У-у, бабы!“ Но у меня не получается».
* * *
Отец Фома просил прихожан:
– Не спрашивайте у меня совета по радикальным вопросам, которые вы можете решить с Богом только сами. Я могу все испортить. Вот, например, у нас был сторож. Однажды постом он купил себе салат из морской капусты, а в нем были креветки. Он не знал, что у него на креветки сильнейшая аллергия. А я, как назло, зашел к нему в шахматы поиграть. И у него на моих глазах начался отек Квинке. Это такая неприятная аллергическая реакция, от которой тело покрывается волдырями, словно вас покусали пчелы, но главное, опухает лицо и гортань, отчего можно задохнуться и умереть. Протекает все это очень быстро. Слава Богу, я немного знаю медицину, поэтому сбегал до аптечки и поставил ему антигистаминные препараты. Он уснул. Но я все равно боялся, что он задохнется. Тогда, если отек в глотке не даст ему дышать, я решился делать трахеотомию, точнее сказать, коникотомию, то есть я проделаю дыру у него в горле, чтобы он через нее дышал. Обычно используют нож и носик от фарфорового чайника, но я в тот момент нашел в сторожке только острый карандаш и плотную пластиковую обмотку от толстого провода, чтобы использовать ее вместо трубки. Сижу и всматриваюсь в опухшего, как Вий, сторожа. Смотрю, не задыхается ли он во сне. Через час приехала скорая. Спросили, какие препараты кололи. Поставили еще два укола, поблагодарили. А потом доктор спросил:
Читать дальше