Антон Голицын - Птица

Я различил в дыму стелу с названием города: железную, местами проржавевшую конструкцию в виде пятиконечной звезды с условным красноармейцем посередине. Всем приезжим ржавый герой грозил винтовкой с неестественно большим штыком. Около стелы мне попались и первые тачанцы. Двое парней шли из города с чинариками в зубах. Я сбросил скорость, тайно надеясь увидеть каких-нибудь давних знакомых – эффектно затормозить, опустить бесшумно стекло и, высунувшись из окна, широко улыбнуться: «Колян? Ты?» Но нет – лица этих прохожих были не то чтобы не знакомы, но абсолютно нечитаемы, как лица таджикских гастарбайтеров. Машина меж тем почти уже остановилась, когда один из прохожих вдруг нагнулся и поднял с земли железный прут. Я топнул правой ногой, и автомобиль, взвыв, втащил меня в Тачанск.

Свое имя Тачанск получил в 1918 году. В раннем детстве мне представлялись лихие тачанки с комиссарами на борту, слетавшие с холма навстречу вражеским полкам. На самом же деле никакой связи с пулеметными колесницами не было. Город, как рассказывал в школе наш помешанный на краеведении географ, был назван в честь красного мученика времен Гражданской войны – уголовника Тачанова. Февральскую революцию Тачанов, известный в криминальных кругах столицы как Тачан, встретил в питерских Крестах. Анархия тогда уже начала разъедать систему наказаний, и когда Керенский объявил первую амнистию, любовница Тачана подкупила кого-то из тюремного начальства. Его как бы по ошибке включили в список «политических» и выпустили из Крестов.

Атмосфера безвластия подействовала на самолюбие вора в законе как дрожжи на тесто. В тюрьме Тачан познакомился с большевиками, а после октября выпросил себе комиссарский мандат, десяток винтовок, набрал отряд из числа дезертиров и отправился устанавливать советскую власть в родную Алексеевскую слободу. Земляки, изголодавшиеся по порядку, сначала приняли Тачанова хорошо. Комиссар занял брошенный особняк промышленника Попова, бежавшего за границу еще летом, а дезертиры поместились в здании полицейского участка. Из числа местных воров Тачан собрал Совет рабочих и солдатских депутатов, а потом начал совершать набеги на дома состоятельных горожан. Слободчане терпели всё это, пока люди из отряда Тачанова не изнасиловали шестнадцатилетнюю работницу ткацкой фабрики Марию Соколову. Красавица Маша не вынесла позора и повесилась утром прямо в цеху, оставив предсмертную записку. Девушка была сиротой и всеобщей любимицей, воспитанной фабричным братством. Через час рабочие с кольями ворвались в участок и перебили всех защитников советской власти. Пронзенные кольями тела ткачи выбросили за город. Тачанов в своем особняке отстреливался из маузера и даже ранил двоих, но потом всё же был убит.

ГубЧК в причины бунта вдаваться на стала, а просто расстреляла с десяток участников расправы, назвав самосуд белогвардейским мятежом. Слободу же вскоре переименовали в город Тачанск. И хотя справедливей было бы назвать его Тачановском, кто-то из губернских начальников решил, что Тачан – это партийный псевдоним погибшего комиссара.

Когда я еще учился в школе, местные демократы предлагали вернуть Тачанску историческое название. Но жители взбунтовались. Прежнее имя спустя семьдесят лет казалось чуждым и новым, нелепым чудачеством нелюбимых властей. В школе им рассказывали легенду о красном герое, павшем от рук белых злодеев. Молодые девушки привыкли гордо именовать себя «тачанками» и не желали называться «алексеевками». Историю с колами и красавицей Машей здесь не приняли. Референдум по переименованию демократические власти провалили, и Тачанск остался Тачанском.

Декорации поменялись. Туманный пейзаж с придорожными зомби остался позади. Дым куда-то пропал, как будто на границе города стояла невидимая защитная стена, а вместе с дымом растаяли и мои представления о городе детства. На центральном проспекте многое изменилось, и я специально поехал медленно. Мимо проплыл целый микрорайон новых двухэтажных домов вполне приличной архитектуры, я заметил несколько магазинов федеральных сетей. Пареллельная проспекту дорога стала пешеходной, по ней прогуливались девушки в волнующе коротких юбках и чулках с замысловатыми узорами, вышедшими из моды год назад. Около магазинов я заметил несколько хороших машин, а мне навстречу попался точно такой же японец с номером «777». Тачанск изменился к лучшему, и всё же легкое чувство досады скребло по душе, как тупой станок по недельной щетине. Культовый гастроном «Три поросенка» в одной из трех тачанских высоток, откуда дядя Вася выносил нам «Пшеничную», стал сетевым «Пятаком». Соседняя пивная «Сиськи», где за барной стойкой царствовал похожий на бочонок Митрич, – аптекой «Айболит». Стоп, а это еще что? Развалины? На развалинах старого собора в центре, где мы, загрузившись портвейном «Агдам», жарили рок-н-роллы, выросли купола, выщербленный кирпич покрылся новой штукатуркой, а над входом светилась, предвосхищая сумерки, неоновая надпись «Христос Воскресе».