Сергей Куприянов: Небоевые потери

– Ты сам—то не обосрался от таких рассказов?

Пацаны засмеялись, а этот начал на Вовку буром переть:

– Слышь, воин! Это ты тут такой храбрый. Страшнее, чем ноги, натертые кирзачами, не видел. Посмотрел бы на тебя, когда к твоему горлу «чехи» тесак приставят…

Потолкались, на том и разошлись.

Служба складывалась нормально, появились друзья. Вовка мечтал, чтобы через месяц, другой перевестись в рембат – там родная стихия, да и служба спокойней.

Подходило 23 февраля. Мать написала, что приедет и что заходила Таня, тоже хочет приехать. Матери он был бы рад, а вот Татьяна… Дружили они ещё со школы – Вовка, Таня и Олег. С Олегом вообще с детства вместе. Выросли, повзрослели, школу закончили. Олег симпатичный был, вот Татьяна ему и отдала предпочтение. Вовка переживал сильно. Любил? Может быть и да. Но больше считал это предательством. Потом Олега забрали в армию. Она его ждала. Он вернулся совершенно другим, чужим. Потом уехал в Москву и пропал. Нет, не бесследно, живет, наверное, там где—то. А Вовка злорадствовал. Мать его за это корила, что, мол, молодым только и ошибаться. А девчонка она хорошая, путная, с кем не бывает. Но, видно, глубокая была рана, долго заживала.

На построении было как—то не обычно. Долго стояли. Незнакомые офицеры переговаривались с комбатом, разглядывали какие-то списки. Вовка стоял рядом с Лёшкой Гориком, толкались, чтоб согреться.

– Что они там резину тянут? – Вовка нетерпеливо топтался на месте, пытаясь размять застывшие ноги.

– Это они в Чечню пополнение набирают, – с усмешкой сказал Лёшка.

– Испугал ежа… – не успел договорить Вовка.

– Батальон! Смирно! – скомандовал комбат, громко, не надрываясь.

Ропот стих. Вовка вытянулся, подумал: «Наконец-то».

– Фамилии, которые назову, три шага вперед! Антипов, Антоненко…

Вовке кто—то положил руку на плечо, что бы выйти из строя. Он вздрогнул от неожиданности, замешкался:

– Тонкий, не тормози! – раздался голос сзади.

Он неловко отшатнулся.

– … Токменёв… Тонков…

Вовка вздрогнул, непонимающе посмотрел на Лёшку, вывалился из строя на непослушных, замерзших ногах. Сердце тревожно сжалось.

– Вышедшие из строя, в две шеренги становись! – скомандовал комбат.

Солдаты перестроились.

– На пра—у! Правое плечо вперед! Шагом… марш!

Колона тронулась. Вовка искоса заметил, как комбат жмёт руки незнакомым офицерам. Встретился взглядом с Лёшкой. Тревоги не заметил, только непонимание. Тот стоял и только растерянно хлопал глазами.

***

В начале марта девяносто пятого «приговоренных», как шутили сами, попавшие в Чечню, «бортом» доставили в Ростов. Там неделю отсыпались, формировали отряды и поотрядно отправляли уже по подразделениям на территорию Чечни.

Вовка понимал, что его сюда привезли не бока отлеживать. Каждый день ожидания, как накинутая петля всё туже сжимала горло. Было ли это страхом? Было. Но это был страх не смерти, а неизвестности и невозможности хоть как—то повлиять на происходящее. Огромный водоворот войны втягивал всех – и не желающих воевать и, наоборот, ищущих своего героического участия. Все рассказы побывавших «там» он уже слушал, впитывая каждое слово, боясь пропустить что—то важное. Уже не сомневался, не отмахивался – верил. Верил всему, что говорили, о чём рассказывали. Это были живые свидетели, стрелявшие сами и получавшие в ответ. Они видели смерть так же близко, как видит их Вовка. От будничного, безо всякого пафоса рассказа, становилось как-то моторошно и тошнотворно. Кололо где-то в заднице, при каждом упоминании об оторванных конечностях или раздробленных костях. Самое противное, что подтвердились те страшилки про отрезанные головы, про которые рассказывали в «учебке». Вовка не мог понять, зачем было отрезать голову, если есть автомат. Почему нельзя просто убить своего врага, но ещё и отрезать голову, вымазаться в крови? Это было каким—то непостижимым, что вселяло ещё больший мистический ужас предстоящей службы.

Батальон 245 полка, куда прибыл Вовка с пополнением, стоял в нескольких километрах от Шали. Стояли в поле насквозь пропитанное влагой. Колеса и гусеницы техники превратили его в грязное месиво, в котором засасывало сапоги и, с чавканьем какого-то неведомого зверя, нехотя отпускало, будто игралось, ожидая следующий шаг. В воздухе висела водяная взвесь, пропитанная солярной гарью от машин и БТР-ов. Промокло все. Ватный бушлат напитался влагой и висел на плечах тяжелым мешком. Сушились возле выхлопа, от чего вся одежда, лицо покрывалась черной копотью. Костры разводить было запрещено.