Василий Скрипов - Душа и парус выплывут из дали…

Очнувшись, оглядываешься кругом и видишь итальянское озеро и горы на берегу, напоминающие уральские холмы, только гораздо более мощные и высокие, да усеянные роскошными виллами. Правда, на острове Пескаторе, самом простом и небогатом из трех Борромейских островов, домики бедные и невзрачные, ведь здесь живут в основном рыбаки да владельцы рыбных ресторанчиков, снабжаемых этими тружениками озера. Не то, что на соседнем Изола Белла с его пышным палаццо Борромеев, садом в форме корабля с розовыми цветниками и статуями единорогов, глядящих на восток, туда, где за горами и степями тянется через весь континент хребет России – уральские холмы…

***

Наступали сумерки, когда я возвращался с островов озера Маджоре к набережной города Стреза, где ночевал в отеле. Слабый дождик еле накрапывал, но на западе сквозь разрывы облаков просвечивало небо, окрашенное в легкие закатные тона.

Кораблик, высадив небольшую кучку пассажиров, отправился дальше, к последнему своему причалу, «в гараж». Я смотрел ему вслед, а он подмигивал огнями с кормы. Красный огонек бакена на деревянных сваях – совсем как на венецианской лагуне – грустно светился на фоне засыпающего озера.

Мне предстоял одинокий вечер в чужом городе, но никакой тоски я не испытывал. Каждый день выходил на связь с женой, оставшейся дома, либо через сообщения в телефоне, либо по электронной почте (мессенджеров тогда еще не было). К тому же мое путешествие было таким насыщенным в плане впечатлений от музеев и природных красот, что скучать не приходилось. И все-таки, все-таки…

Привыкнув все соизмерять со своими детскими впечатлениями, я даже на Монблане, откуда вернулся перед Стрезой, вспоминал уральские горы. И не прав тот, кто думает, что низенькие древние холмы моей родины вчистую проигрывают величественной вершине Альп. Да, дыхание вечных снегов завораживает, да, грандиозная картина лежащих вокруг пиков и долин впечатляет. Но красота пейзажа мало зависит от высоты, с которой взираешь окрест. Чем выше поднимаешься, тем мельче все детали. И когда дальние планы затянуты низкими облаками, то еще сильнее ощущение, что ты не в заморских краях, а в родных уральских горах…

Всего пятьсот метров – высота горы Волчихи, громоздящейся у Чусовой на окраине Ревды. Однако виды на окрестные леса и холмы, на изгибы реки настолько хороши, что затмевают альпийские пейзажи. Особенно зимой, когда рядом с тобой высятся заиндевелые от мороза сосны и ели, и бесконечными волнами вздымаются уходящие к горизонту снежные пространства.

Завод, на котором отец почти всю жизнь трудился, хорошо виден с вершины Волчихи. Но забрался я на гору впервые только недавно, когда отца уже не было в живых. Стояла зима, снега навалило до кучи, однако на склоне Волчихи горнолыжниками был накатан плотный наст, так что вскарабкался я без особых проблем.

Насколько хватало глаз, впереди расстилались занесенные снегом леса, плавно изгибавшиеся по линиям холмов и терявшиеся вдали. Это была южная сторона Урала. А повернувшись немного вправо, можно было разглядеть корпуса и трубы демидовского завода. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая январское небо в тревожный багровый цвет – в той стороне был запад, куда меня забросила судьбина…

***

«Уральская хмарь остается с человеком навсегда, даже если ему и удается вырваться из круга Огневушки-поскакушки, поселиться на других землях», – писал в своей повести известный художник Леонид Тишков, оказавшийся моим земляком – он вырос в тех же краях, что и я, только чуть западнее от Ревды.

В самом деле, могу согласиться, что освободиться от связи с родной землей и аурой сложно, и далеко не всегда воспоминания об уральской жизни бывают радостными и солнечными. Это относится не только к суровой и величественной, подчас угрюмой и хмурой, природе Каменного пояса, но и к житейским воспоминаниям.

У отца характер был взрывной, особенно в то время, когда я был еще маленьким, а бате было уже за сорок. Он выпивал, но не больше, чем все мужики на заводе, по праздникам и с получки, однако алкоголь негативно накладывался на его характер, и в эти моменты отец становился буйным, случалось, и поколачивал маму. Старшие брат и сестра однажды не выдержали и восстали против батьки, защищая маму. Перед моими глазами встает сцена, как Толя и Нина теснят отца, причем сестра в руках держит ухват. Мне было лет восемь-девять, и этот эпизод крепко врезался в память.

Дальше – больше, дело дошло до товарищеского суда, на который собрались в нашей избе соседи с улицы Возмутителей и пропесочили отца. Надо отдать ему должное – с тех пор он ни разу не поднимал руку на мать, и ни разу я не видел его сильно пьяным, хотя он мог пропустить на семейном застолье рюмку-другую. И курить он тоже бросил. То есть почти треть жизни – он скончался в 80 лет – отец держал себя в руках. Не знаю, что сильнее повлияло на него – позор товарищеского суда или бунт детей против отца, но он изменился. И по характеру он стал гораздо спокойнее и терпеливее…