Инна Карташевская - Ибо сильна, как смерть, любовь… (сборник)

Из моей комнаты можно было пройти в другую, гораздо большую комнату, в которой жили мои хозяева. Из их комнаты уже можно было выйти в длинный узкий коридор, куда с левой стороны выходили двери еще двух соседских квартир. С правой стороны тянулась глухая стена. Если идти по этому коридору, то метров через шесть он разветвлялся и одна его часть поворачивала влево. Там находился туалет и еще одно квадратное помещение непонятного назначения с краном и раковиной. Уже из него можно было пройти в общую на всех соседей кухню, и там квартира заканчивалась.

Второй отросток коридора был короткий и заканчивался дверью, ведущей во двор. Для нас это был черный ход, так как в нашей квартире, если вы помните, был еще и выход в парадное. Для соседей же это был единственный вход, что почему-то внушало им огромный комплекс неполноценности и заставляло завидовать моим хозяевам.

Теперь подробнее о жильцах этой «нехорошей» квартиры. Сначала о тех, у которых я снимал свою комнату. Это была довольно странная пара. Хозяин, бывший дирижер театра оперетты, в моем тогдашнем понятии, был очень старым человеком, в момент моего поселения ему было шестьдесят четыре года и он был пенсионером. Несколько лет назад он перенес инсульт, и левая рука у него плохо двигалась. Также он хромал на левую ногу и ходил, опираясь на тросточку. Еще после инсульта он стал заикаться, но, в общем-то, был довольно бодрым стариком.

Его жена была моложе его на двадцать лет. В молодости она танцевала в кордебалете того же самого театра оперетты, где и подцепила его после смерти его первой жены. Теперь ей было около сорока пяти лет и, хотя в театре ее уже проводили на пенсию, она продолжала танцевать теперь уже на эстраде. Она была худая, жилистая, с пышными волосами и узким некрасивым лицом, на котором выделялся очень длинный нос. Она считала себя молодой, ходила исключительно в коротких обтягивающих платьицах, в общем, была из тех, о которых говорят «сзади пионерка, впереди пенсионерка». Она разъезжала по гастролям с молодым партнером, который, понятно, был ее любовником, но с которым они манерно обращались к друг другу исключительно на вы. Еще у моих хозяев была дочка лет двадцати пяти, но она с мужем жила отдельно от родителей. У них была двухкомнатная квартира, где-то в районе новостроек. Я ее прекрасно знал, так как она часто заходила к родителям, особенно, когда приезжала моя хозяйка. Марина была очень симпатичной и милой молодой женщиной, и, слава богу, совсем не походила на свою мамочку. В свое время у нее хватило ума не связываться ни с балетом, ни с каким-либо другим видом искусства, а окончить педагогический институт и работать в школе учителем математики. Она мне нравилась, просто как человек, и у нас были прекрасные приятельские отношения. Бывая у родителей, она всегда заходила ко мне в комнату поболтать, с большим юмором рассказывала всякие смешные истории из своей студенческой жизни, давала полезные советы, так как была очень практичной и благоразумной женщиной. К своей матери она относилась любовно-насмешливо, и, говоря о ней только снисходительно махала рукой, мол, пусть ее еще погуляет, пока может. Маринин муж, Борис, инженер по образованию, очень серьезный и солидный молодой человек, тещу не любил, относился к ней с брезгливостью и презирал за богемный образ жизни.

Теперь о соседях. В обеих остальных квартирах жили две пары пенсионеров, бывших работников все того же несчастного театра. Мужья в свое время играли в оркестре, которым дирижировал мой хозяин, а жены были всего лишь билетершами, что не мешало им считать себя людьми, причастными к высокому искусству. Привыкнув к интригам и сплетням закулисного мира, они никак не могли успокоиться и на пенсии, и часто поймав меня в коридоре или на кухне, выдавали мне разную информацию о бурной молодости моей хозяйки и о глупости ее мужа.

Моя квартира мне нравилась тем, что я целыми днями был в ней один. Моя хозяйка Бэллочка, как ехидно называли ее соседки, постоянно разъезжала по гастролям с разными третьеразрядными коллективами из какой-нибудь захудалой филармонии. Дома она появлялась раз в несколько месяцев и, с трудом отсидев с мужем пару недель, снова укатывала в турне по провинциальным городкам и деревенским клубам. Хозяин хоть ворчал и сердился, удержать ее дома не мог. Видно, ему уже было нечем ее удерживать, а там была свобода и молодой любовник. В отместку и из жадности он забирал у нее все деньги, заработанные на гастролях и прятал где-то у них в комнате, так как сберкассе не доверял и своей жене тоже. Боялся, что в один прекрасный день она начнет тратить их на своего обожаемого Женю, чтобы удержать его. Наверное, она все-таки утаивала от него часть выручки, так как остальные деньги отдавала ему охотно и говорила, что на расходы ей хватает театральной пенсии. Вот и хорошо, говорил он ей, потому что этих денег вы все равно не получите. Я их с собой заберу на тот свет, а вам не оставлю. Если вам станет интересно, откуда я это знал, то могу вам сказать, что дверь между нашими комнатами была достаточно тонкой, и кое-что было слышно, если даже не прикладывать к ней ухо, а уж если приложить, то было слышно все.