Владимир Жуков - Юная Кармен

– Благодарю, учту, – ответил я, размышляя о том, каково сейчас Нине после публикации зарисовки, коль она вызвала негативную реакцию в коллективе, где есть люди, столь ревностно относящиеся к чужой, причем заслуженной славе. Получается, что усложнил девушке жизнь. Действительно, неведомо, как наше, даже доброе слово отзовется? Для одних оно бальзам на сердце, для других – яд или повод для зависти. Надо Кармен выручать, ведь не исключено, что завистники создадут условия для вынужденного увольнения. Похоже, оказал медвежью услугу.

– Полина Иннокентьевна, позвоните директрисе, – попросил я. – Пусть они не третируют, не обижают девушку. Она совершенно не виновата. Я по своей инициативе настоял и она дала фото, написал зарисовку и о том нисколько не жалею.

– Хорошо, позвоню, – согласилась редактор. – Похвально, что ты не равнодушен к судьбе девушки, готов подставить плечо.

Редактор слово сдержала, а я подумал, что надо бы утешить юную Кармен, убедить в том, что завистники неизбежны, особенно, на пути талантливых людей. Настойчиво добиваясь благородных целей, к ним следует относиться хладнокровно, терпимо,

Помню, во время учебы в Одесской ВПШ среди слушателей было несколько самобытных, ярких личностей, в том числе голова колгоспу (председатель колхоза) из Тернопольской области с грозной фамилией – Перевернихата. Учились на заочном отделении, встречались два раз в год на учебно-экзаменационных сессиях, каждая из которых продолжалась двадцать дней.

Учебное заведение располагалось в здании сталинской постройки с массивными колоннами фасада. Находилось в районе Аркадия вблизи от одноименного пляжа на берегу Черного моря. Поэтому, когда сессия выпадала на лето или сентябрь, заочники совмещали учебу с отдыхом на пляже, дегустацией пива и сухих вин Ркацители, Алиготе, Изабелла…Также утоляли жажду минеральной водой Куяльник из местного источника.

После сдачи очередного экзамена и дружеского застолья по этому поводу, нередко подтрунивали над обладателем редкой фамилии:

– Почему Переверни, а не Построй- или Возведихату? – приставали к нему с вопросами.

– Спросите у моего прапрадеда, – отвечал Богдан Тарасович.

– Спросили бы, да связи с обитателями загробного мира нет, – напомнил я.

– Предполагаю, что в роду были крепкие мужики. Возможно, лет двести тому назад, кто-то из них на спор или пьяный глаз перевернул небольшую избу или баню. Со временем прозвище превратилось в фамилию. Могли бы окрестить и Перевернибаней, но с хатой звучит приличнее. Я с юных лет привык к шуткам и поэтому поводу не огорчаюсь. Фамилию, как и родителей, не выбирают. Мне предлагали сменить, например, на благозвучные и величавые Соколов или Орлов, но это было бы предательством по отношению к предкам, подрубило бы родовое древо.

Если бы внуку взбрело в голову поменять фамилию, то я бы на него обиделся. Соколовых, Орловых, как и Ивановых, Петровых и Сидоровых, хоть пруд пруди, а Перевернихата, во всяком случае, в моем селе одно семейство.

– Редкая фамилия, нигде, даже в произведениях Тараса Шевченко, Николая Гоголя и других классиков литературы не встречал, – подтвердил я, тем самым, поддержав председателя.

– В Киеве живет профессор с более затейливой фамилией – Будьласкапани. Целое предложение, которое в переводе на русский язык означает: Будь добра, дама. Читал его статьи, опубликованные в киевских газетах. Наверное, тоже постоянно слышит шутки в свой адрес, особенно, от женщин.

Несмотря на версию о происхождении фамилии, мы в шутку называли Богдана Тарасовича разрушителем. На самом деле, при своей богатырской стати и добродушном характере, он был созидателем, умелым хозяйственником-самородком. Его колхоз «Прапор Перемоги» («Знамя Победы») был передовым в районе. В соревновании среди других хозяйств удостаивался переходящего знамени и премии. Была такая форма поощрения за ударный труд, высокие достижения и досрочное выполнение пятилетки.

В течение сессии он чувствовал себя не в своей тарелке, постоянно звонил в правление колхоза, выслушивал доклады специалистов, давал советы, держал руку на пульсе сельской жизни. Было ему в ту пору сорок пять лет. Знания, особенно по теории марксизма-ленинизма, философии, политэкономии, научному коммунизму давались туго.

– Я бы сейчас с удовольствием мотался по полям, садам и фермам колхоза, а не сидел, как истукан, за партой, слушая лекции, – признавался он.