Николай Олегович не ответил жене. Он молча подошёл и открыл дверь.
Внутрь буквально ввалился Иван Фирсов.
– Закрой! Закрой! – заорал он.
– Ваня, что с тобой?! – воскликнула Валентина.
– Да закройте же вы дверь! – его голос сорвался, и старик закашлялся.
Николай поспешил исполнить его требование. Беглого взгляда хватило, чтобы понять, что его друг находится в ужасном состоянии: грязная и рваная одежда, к тому же явно на несколько размеров больше, ссадины и порезы на лице и руках. А самое главное – глаза Ивана. В них застыли такая боль и такой ужас, что Николай Олегович даже не решался его о чём-либо спрашивать. Поэтому он облегчённо вздохнул, когда жена произнесла приказным тоном:
– Так! Ты что, не видишь, в каком человек состоянии? Дай ему воды, отведи в ванную и принеси чистую одежду. Потом покормим, и уже только после этого будут вопросы. И не забудь налить ему рюмку коньяка.
Иван благодарно кивнул, но боль в глазах не исчезла.
Николай повёл своего друга в ванную.
– Только сам не пей, а то я тебя знаю! – крикнула им вдогонку Валентина.
Уже через полчаса Иван сидел за столом, причесанный и чистый. Старик буквально за несколько минут проглотил всё то, что было на его тарелке. Но от добавки отказался. Он отставил тарелку и с мрачным видом рассматривал свои руки.
– Ваня, что произошло? Где Ира? – Валентина первая нарушила томительное молчание.
– Ира… Моя жена… Она… Мертва…
Николай вскочил, но, почувствовав боль в спине, сел обратно.
– Как? Когда? – Валентина поняла, что если не сядет, то упадёт прямо сейчас. Хорошо, что совсем рядом оказался стул.
Иван закрыл лицо руками и стал рассказывать:
– Это всё наш сын Вадим. Этот санаторий… Будь он проклят! Это совсем не то, что вы думаете!
– То есть как это? – не понял Николай.
– Там есть официальный корпус, так вот, там всё идеально: процедуры, уход и чистота, отдельные апартаменты. Мы пробыли там три дня, думали, что попали в сказку. Решили, что вот наконец отдохнём, как короли. Но затем, ночью, нас перевезли в неофициальную часть «Счастливой жизни».
– Вы что, добровольно согласились? – спросил Николай Олегович. – Они же не силой вас туда затянули? Или…
– Да нет, конечно! Видимо, подмешали что-то за ужином, вот мы и потеряли сознание, а пришли в себя уже утром в помещении, которое даже трудно тюрьмой назвать. Охранники там просто звери – измываются над стариками, как хотят. Это страшно, я видел их лица и глаза – они как будто получают от этого удовольствие. На наших глазах одного старика подвесили за руки под потолком, он провисел так два дня, пока не умер. А ведь ему всего лишь захотелось лишнего кусочка хлеба. Эти чёртовы охранники сказали, что еда выдаётся по очень строгим нормам.
– Ну это же не блокадный Сталинград! – воскликнул Николай Олегович.
– Ты знаешь, дружище, именно это он им и сказал. Как я уже говорил – они его убили.
– Он умер? – ужаснулась Валентина.
– Да! – стукнул кулаком по столу Иван. – И не он один! Там почти каждую ночь кого-то убивают, на потеху руководству.
– Не может такого быть! – замотал головой в разные стороны Николай Олегович. – Я разговаривал с Вадимом, он сказал, что у вас всё хорошо, что вы отлично отдыхаете.
– Ты что, не понимаешь?! Это мой сын нас туда и упрятал! Наш «золотой» и послушный мальчик!
– Я не верю, это звучит, как бред! – развёл руками Николай. Он посмотрел на свою жену в поисках поддержки, но её лицо выражало лишь тревогу и ужас.
– А откуда я, по-твоему, такой потрёпанный припёрся?! – огрызнулся Иван. – Думаешь, что я просто решил ночью, полураздетый, прогуляться по лесу, обнимаясь с репейником?! Эти сволочи убили мою Иру!
Последние слова Фирсов произнёс с таким надрывом, что Николай тут же мысленно себя обругал за недоверие.
– Ну всё! Я тебе верю! – он погладил друга по руке.
– Что случилось с Ирочкой? – спросила Валентина. В её глазах стояли слёзы.
– Мы пробыли в нижнем корпусе неделю. Почти без еды. Сырость сделала своё дело, и мой ревматизм стал давать о себе знать. Боли были очень сильные. Мне казалось, что спина вот-вот треснет. Видя, как я страдаю, Ирочка попросила охранника позвать врача. Но тот только рассмеялся в ответ и сказал, что «пришло время показать всяким полудохлым отбросам, что жизнь только для молодёжи». Она стала настаивать, но они её попросту игнорировали. Ира стала умолять, просить, взывать к их совести. Я пытался её остановить, но у неё началось что-то вроде истерики.
Читать дальше