Илья Крушевский - Стекляшка

И всё равно звонят с работы. Неужели моя реальность не могла придумать что-нибудь поинтереснее? Прежде чем ответить, я несколько раз проговорил приветствие, подбирая самую трезвую интонацию.

– Добрый день! Репортаж? Да, конечно, помню, смогу.

Я обещал переночевать на вокзале и написать об этом. В стекле отражалась моя помятая физиономия. Что ж, самое время.

Московский вокзал ослепителен. Фонари, фары, светофоры, магазинные вывески, шашки такси, диоды бегущих строк – и из глаз посыпалась стружка сетчатки. Холодный ветер залезал под пальто и щипал бледную кожу. В лицо плевался дождь. Мы привыкли к унижениям. Этот климат кого угодно отхлещет плёткой по заднице.

В зале ожидания за крепостными стенами на колёсиках и картонными башнями ныли дети и рычали мамаши. От привратниц воняло старостью и килограммами пилюль-пустышек, которые они пихают во все имеющиеся отверстия, чтобы не чувствовать боли. А ещё не смеяться, не плакать, не любить, не ненавидеть – не ощущать вообще ничего, что хоть отдалённо напоминало бы о том, что они ещё живы. Ты сам вправе решать, когда умереть. Опустить занавес гораздо раньше, чем туша начнёт вонять. Или по традиции – вообще его не поднимать.

Бродя по коридорам, я наткнулся на тихую розовую лестничную клетку, сел на ступеньку, положил голову на шершавую стену, закрыл глаза…

– Молодой человек… – В паре метров так же сидел заросший худой мужик в рванье.

Меня уже выворачивало от предстоящих мольб и благословений. Но он ничего не просил. Он молчал, уставившись в ступеньку.

– Я из Беларуси. Работать приехал сюда. Никто меня там не ждёт. Никто не ждёт. Вот я и подумал, может, с деньгами будут ждать. А теперь не дождутся.

Мой сосед закашлялся и снова замолк, не отрывая взгляд от бетона.

– Почему меня все бьют? Битой дали по спине, отпинали и ограбили. Это я понимаю… Но полиция зачем? Я же ничего не делал.

Молчание. Короткие брюки оголяли ссадину с кулак, обмотанную пожелтевшими бинтами. Он гнил заживо.

– Сейчас охранник увидит. Тоже бить будет. Но я же тихий, не мешаю. Просто хочу погреться.

Он смотрел не на ступеньку. Он смотрел в бездну, которая звала к себе.

Ужасно хотелось есть, а последние деньги я пожертвовал Ильнату на развитие мирового терроризма. Продавец привокзального бистро дремал на прилавке рядом с беляшами, которые ждали именно меня. Прихватить парочку и уйти? Нет, слишком рискованно. И скучно.

По опустевшему двору вокзала шёл будто откормленный на убой двухметровый одинокий кабан моего материального благополучия. Традиционная русская причёска – лысик с редкой чёлкой на лбу – была ему к лицу, измазанному майонезом.

– Извините, не могли бы вы помочь… рюкзак украли… – Как там?.. Щенячьи глазки, вот!

– У тебя же украли, а не у меня, ха-ха! – Куски шавермы полетели во все стороны.

Я вернулся в зал и уселся на скамейку. Перед вокзалом, как перед богом, все равны: и пассажиры, и мигранты, и бомжи.

– А вы закиньте ноги на противоположную скамейку, чтобы варикоза не было. Закиньте-закиньте! Я хирург, своё дело знаю.

– Поезда ждёте? – спрашиваю.

– Жду другой жизни… Вы, случайно, не знаете, когда она прибывает?

В другом конце зала ругань.

– Поднимаемся, гражданин, поднимаемся! Лёжа спать запрещено – спим сидя!

Спасибо охраннику за нашу безопасность. Следующей его жертвой стал пакет с пакетом внутри, который фуражка тыкала рацией. По регламенту – бесхозный предмет, представляющий угрозу взрыва.

– Что же там такое? Наверное, бомба. Ух, ещё раз – и пиздец. – Мой сосед ржал и не мог успокоиться.

Пускай рванёт. Громко, ярко и кроваво. Хотя бы потеплее будет. В холле 13 градусов. В посетителях – в лучшем случае 40.

Когда товарищ Закон скрылся за металлодетектором, я наконец-то улёгся, положив под голову шарф.

«Скорый поезд Петербург – Мос… пра… в… ять… три… вним…»

7 марта

Неужели опять поторопился? Сначала стоило поговорить о детстве, да? Но осознание собственных неврозов не избавляет от них. И не хочу я избавляться. Ну был я толстым и влюбчивым подростком: девчонки меня всё время отшивали. Никаких подробностей! Иначе наш разговор превратится в очередной бестолковый bildungs-роман. Короче, теперь я постоянно пытаюсь доказать окружающим, что тоже достоин любви, признания, уважения. Плевать чем: эрудицией, стилем, уже плоским животом. Важно лишь превзойти соперника. Я не пытаюсь его унизить… Ладно, пытаюсь. Ты уже понял, что я себя не люблю. Внутри меня живёт маленький фашист-диктатор. Зато я постоянно пытаюсь себя совершенствовать. Наверное. Да и какой азарт, когда вся жизнь – это состязание, нет, это война!