Петр Богдан - Легенда о водяном коне. Часть I. Тот, кто приходил ночью

– Пошли-пошли! Я тебе еще кое-что покажу! – сказал Филаретов, и я, уже ничего не понимая, потрясенный, последовал за ним в сени. Из-за приоткрытых дверей была видна гудящая толпа.

– А это что? – участковый ткнул ногой в мои белые кроссовки, снятые мной вчера ночью. Они едва могли казаться белыми. Все в бурых пятнах, кое-где сплошных, они выглядели неприятно зловеще.

Мое горло сжали спазмы. Сомнений не было. Это была кровь!

– Обувайся! Сейчас пойдем! А то люди собираются! – приказал Филаретов, и я в полусознательном состоянии потянулся к своим кроссовкам.

– Да не в эти! Эти я возьму как вещественные доказательства!

– У меня только тапочки!

– Одевай тапочки! Быстрее!!!

Внезапно дверь отворили настежь. На пороге стоял дядя Витя – Виктор Николаевич Павлов, отец Светы.

– Т-ты… т-т-ты… Подонок! Сволочь! Что ты сделал с моей дочерью?! – исступленно закричал он и, схватив меня за грудки, попытался ударить.

Это вывело меня из оцепенения. Чего-чего, а позволять себя бить я не был намерен. Сильным толчком я отбросил его в угол сеней.

– Не убивал я вашей Светы, Виктор Николаич! Успокойтесь! – крикнул я, но у него было уже мало осмысленное лицо.

– Гад! Сволочь! Убью! – заорал он и, схватив табуретку, бросил ею в меня. Филаретов напрасно старался его успокоить. Отец Светы вырывался, пытаясь наброситься на меня опять.

Между тем на улице гул голосов становился все громче и громче.

– Убийца! Кто бы мог подумать?… Такой вроде веселый. Все они городские… Мразь… Отца бьет… без головы… Голову-то не нашли… – доносилось до меня возбужденные голоса, смешанные с плачем и причитаниями.

Вдруг этот монотонный гул нарушил чей-то истошный вопль.

– Где он?! Где он?! Подонок! Сволочь!.. Убью! – раздался чей-то срывающийся в истерике голос.

«Подонок… Сволочь… Убью… – отпечаталось почему-то у меня в голове. – То же кричит, что и дядя Витя. Других слов не знает, что ли?» – и от этой странной мысли губы, несмотря на мое удивление, сами собой расплылись в усмешке.

На крыльце затопали ботинки, и в сени ворвался Васька Дерюгин. Лицо его было искажено гримасой бешенства, злобы и отчаяния, глаза были красны от слез. Правая рука лихорадочно поднимала и опускала топор.

– Ты чего?! Это… – закричал на него участковый, пытаясь одновременно оттолкнуть старика Павлова. – Топор нельзя! Топор оставь!

Васька встал как вкопанный, глядя на меня невидящими глазами.

– Убил… Убил!!! Свету убил!!! Подонок!

– Непра… – начал я, но не успел договорить. Васька как безумный бросился на меня, и я едва смог уклониться от топора, ушедшего на пару сантиметров в стену там, где за полсекунды до того была моя голова.

– Убью!!! Сволочь!!! – орал Дерюгин, пытаясь снова замахнуться.

Толпа на улице снова пришла в движение, кажется, и там кое-кто не прочь был принять участие в самосуде. Мне стало жутко. Но дать себя убить, растерзать?! Дудки!!!

Быстрым ударом в челюсть я опрокинул Ваську и, двиганув ногой по барахтавшимся Павлову и участковому, бросился в дом, вбежал в дядину комнату (он был в отъезде), запер за собой дверь и схватил его охотничью двустволку, висевшую над кроватью. Она была заряжена.

В дверь забарабанили. Я опрокинул шкаф и придвинул кровать. Забаррикадировавшись, я открыл окно, показал ружье озверевшей толпе и закричал так, чтобы перекрыть шум и вопли – как только мог!

– Я никого не убивал!!! Это неправда!!! Надо разобраться! Я не позволю себя убить! Это самосуд! Каждого, кто попробует приблизиться ко мне, кроме участкового, я застрелю!

Но шум и вопли продолжались. Взбесившаяся от ненависти толпа лезла к окну. Васька Дерюгин, несмотря на мольбы и причитания тети Лиды, с диким ревом лупил в дверь топором. Так дальше продолжаться не могло. Еще минута – и они ворвутся в комнату. Я высунул дуло в окно и пальнул поверх голов.

Грохот выстрела подействовал отрезвляюще. Люди отхлынули от окна, испуганно переговариваясь. Даже Васька Дерюгин прекратил рубить топором дверь.

– Люди! Повторяю: я никого не убивал! Клянусь вам! Надо разобраться! Раз уж подозревают меня – я сам вижу: кроссовки в крови – пусть Иван Дмитрич отведет меня к себе, арестует, если надо. Но если кто попробует хоть пальцем до меня – пристрелю! Без предупреждения! – повторил я твердым голосом.

Пыл людей погас. Они отошли в сторону с искаженными страхом и ненавистью лицами. Однако мне удалось настоять на своем, и через некоторое время я вылез вместе с ружьем через окошко к Ивану Дмитриевичу, поджидавшему меня там.