Вячеслав Киктенко - Арабески

Отец тогда взял меня в поездку с крупной гидрологической партией, и в одну из остановок на долгом пути, я увидел, как намывают золото. Более всего поразили слова отца о том, что основные золотые запасы страны составляются именно из песчинок. Крупицы переплавляются в слитки-кирпичики, и хранятся где-то в тайниках государства. А крупные самородки – большая редкость. Это давало надежду. Отец опять помог…

***

Скрупулы сна. Огненные крупицы.

***

…отец идёт на привычный компромисс (на жульничество!) – обещает в награду за муки моё любимое шоколадное мороженое.

Естественно, после приёма у врача.

Я знаю, что и без этого приёма я получил бы в знойный день от отца чудесный коричневый брикетик за 15 копеек, только попроси. Но почему-то снова, в очередной раз, этот сладкий посул надламывает мою волю, и я перестаю упираться, выкачивать протестными криками мизерные человеческие права. Я уже не царапаюсь по асфальту сандаликами, я почти спокойно иду рядом с отцом. Более того, я начинаю всё явственнее фиксировать окружающий мир…

***

…а мир летнего солнечного городка кажется особенно прекрасным в предчувствии неизбежной пытки. Мы приближаемся к знаменитому на всю Среднюю Азию

Зелёному Базару…

***

…плох тот больной, который не мечтает…

***

Мы уже в нижней части города, на пересечении улиц Пушкина и Пастера… уже грохочут по рельсам красные полудеревянные трамваи с незакрывающимися дверями, с огромным, таинственным (тормозным, как выяснится позже) штурвалом возле кресла кондуктора…

Шум с базара расползается далеко за его пределы… снуют по улицам нечастые для 50-х годов легковушки, грузовички-полуторки, пылища стоит столбами в солнечных проёмах крон могучих карагачей-бородачей: всё знакомо, всё привычно, пейзаж самый будничный, и вдруг…

***

«…а уж сказать, то так сказать,

Чтоб донести дыханье Бога,

И что-нибудь ещё… немного…

Мысль, так сказать…»

***

…о, и полвека спустя я вижу их так же отчётливо, как и в тот горестный (счастливый, счастливый!) день: я вижу этих волшебных седобородых

стариков-аксакалов, совершенно спокойно, даже отрешённо сидящих в самом центре околобазарной суеты – на траве, у арыка…

***

Проклятие суетящимся: – «Чтоб вы всё успевали!..»

***

…нет, они не сидят, они – восседают! И не обращают ни малейшего внимания на гвалт и сумасшествие города. Они расстелили белые простынки (или – коврики?) на траве, разложили нехитрую снедь, они заголили гачи просторных штанов до колен и опустили ноги в прохладный, текущий с ледников, нежно журчащий арык…

***

Кажется мне это, или нет? – Они все в белых одеждах!..

***

Пожалуй, не кажется. Чуть ниже, по улице Пушкина, находится Мечеть, и старики (скорее всего приезжие по базарным делам узбеки или таджики, ибо коренные казахи нашли бы и другое местечко для отдыха), отторговавшись в первой половине дня, должно быть, уже успели переодеться, посетить Мечеть, и вот теперь, поближе к вечеру, воссели в белых одеждах у Прекрасного Арыка! Он в моём представлении навсегда прекрасен, этот Арык – ещё не забранный в бетон, ещё увитый густою травой, ещё журчащий по своим вольготным изгибам, по разноцветной, изумительно мерцающей со дна галечке…

***

«…в умах навёл переполох

Аллах.

Заговорили о Самом —

Самум…»

***

…но главное, что захватывает моё воображение и почти отвлекает от мучительных предчувствий, это – Кости. Они взлетают в небо, подброшенные рукой одного из аксакалов, взлетают чуть выше моей пятилетней головы (а мы уже поравнялись со стариками, и я фиксирую высоту полёта), задерживаются там, в небе, на какое-то мгновение – в точке невесомости – и белым, судьбонесущим градом опускаются на коврик. – Все шесть. Шесть костяных кубиков…

***

Да, но почему – шесть?

***

Этот вопрос ещё застигнет меня, он ещё темно вынырнет в одном из подземных переходов юности и ошеломит безответно… а потом белесо проявится в одной из библиотечных подворотен зрелости, в осознании если не полного понимания, то предчувствия захватывающей, полновесной догадки, а пока…

***

Праздник: «День Смерти». Дата: «День Боли». Воспоминание: «День Жали»…

***

…а пока мне всего лишь пять лет, и я иду к «Тёте чёрненькой», и мне кажется, что в мире нет ничего прекраснее этих серебрянобородых величественных стариков, бросающих кости в небо и пытающихся вырвать из таинственных высот хотя бы какие-то знаки судьбы. Да, из таинственных высот самой Судьбы, а не из грязного, опасного мира, где делают больно…