Gerda - Питер. Дневник

Мы много шутили ещё на платформе о том, что «зачем нам в Питер, давайте поедем в запой», – и, в общем-то, в каждой шутке, как и всегда, есть доля шутки. Первая остановка была в Мичуринске. Стояли около 40 минут, так что мы смело вышли на поиски нового алкоголя, хоть наш изначальный запас ещё не успел как следует обмельчать. Взяли четыре «сиськи» (так славно кто-то научил Жука называть бутылку пива объёмом 2,5 литра), запечатлели на память магазин «Козлов», я захватила магнитик, ибо уже раз третий посещаю этот город, но, опять же, не выходя за рамки вокзала. Демонстративно (хоть и не нарочно) прошествовали со всем купленным вдоль состава, сопровождаемые весьма недвусмысленными взглядами провожатых и проводников. Дабы не было сильно стрёмно, я представляла, что мы – высоко уполномочены нести великую ношу и принимала реакцию окружающих за благоговейный трепет. При хорошей фантазии это было весьма эпично. Сложив эти несметные сокровища под нижнюю полку, мы остались довольны собой и впредь были спокойны за то, что трезвость нам не грозит вплоть до глубокой ночи. Набирать обороты было ещё рано, и я искренне пыталась читать Хэма «Старик и море», но то и дело упускала строчки, отвлекаясь на тосты и разговоры, а когда Умка вывалила перед нами набор своей волшебной порошковой провизии для похудения, бросила вовсе. Перед нашими глазами предстали всевозможные пакетики с аппетитными названиями типа «Паста по-итальянски» и «Плов по-грузински» и весьма сомнительные «Кисель очищающий» и «Чай для похудения». То, что это можно есть, ещё и наесться, я ставила под большое сомнение. Взращённая на бабушкиных харчах, я отказывалась воспринимать бесформенные непонятные массы как что-то съедобное. Впрочем, отведать эти яства нам предстояло позже, сейчас никто особого желания к этому не выказывал. Ели нормальную еду, то, что у кого было припасено в дорогу. К слову, во мне проснулся просто необузданный аппетит, чего уже давно со мной не бывало. Дома всегда было чем подкрепиться, но либо из-за стресса, либо из-за занятости я ела очень мало, зачастую и вовсе пропуская приёмы пищи. Бывало и так, что живот урчал, а в глотку ничего не лезло. Тут же, повинуясь зову великого дорожного жора, я навёрстывала все дни своей нелепой необоснованной голодовки. Хлеб был как мёд, редис, который я прежде не жаловала, тёк внутрь как божественный нектар. Вид дороги, уходящей вдаль, творит чудеса.

За игрой в «личности» и разговорами всех потихоньку сморило. Мне же сон казался кощунством, и я довольно долго с ним боролась. Слушала музыку, встречала огни, застала момент, когда мы проезжали Москву, но в итоге и меня прибило к подушке. Намертво, но ненадолго.

Утро застало нас на станции «Бологое». Как гласила табличка, это было где-то чуть не в аккурат между Питером и Москвой. Умывшись, приведя себя, насколько это возможно, в порядок, мы, всё ещё сонные, потянулись гуськом с роллтоновскими пюрешечками, купленными где-то ночью на будущее на промежуточной станции, к кипятку. Припасённые на утро полторашки кваса и воды осушили – даже не заметили. Те из нас, кто уже был в северной столице, ждали появления за окном зелёного сплошного забора, тянувшегося вплоть до точки прибытия. Умка (нужно упомянуть, что Умка в этот раз у нас была своя, в миру звавшаяся Мариной) завязала дружбу с парнишкой, чьё имя я не разобрала и потому называла на японский манер Димасяо-сан. Он ехал с бабушкой, у них были боковые места, что не мешало юному отпрыску бродить по всему вагону, объединяя (сам того не зная) людей и повышая им настроение. Умка всё же была центром его внимания. Они во что-то играли и разговаривали о чём-то, не всегда понятном остальным.

– Ты умеешь читать и писать? – спрашивает его Умка.

– Нет. Бабушка умеет. А я мужик. Я буду мужицкие дела делать.

– А кем хочешь стать, когда вырастешь?

– Великаном.

Отпоившись в конце концов кофе, мы затеяли игру в «шляпу». Суть была в том, чтобы за минимум времени объяснять друг другу слова, предварительно написанные на бумажках, сложенных в красную Выпину кепку. Слова были разные, но в первом коне отчётливо запомнились «безысходность», «боль» и «тлен», а во втором – «наручники», «клей», «наркоман», «раб» и «прыщ», написанные в основном Жуком, что стало предлогом для проявления иронично-серьезного беспокойства. Играли командами, менялись. И так всё это было увлекательно и весело, что пару раз мне даже случилось плакать от смеха. Жаль, что такое времяпрепровождение почему-то чаще практикуется в пути с целью убить время и реже вспоминается за будними послеработними пивными посиделками. Вообще всё самое лучшее происходит в пути. У меня есть пара мыслей на этот счёт. Думаю, мы становимся более расслабленными и свободными, когда наша потребность в движении вперёд весьма удовлетворяется пейзажем, проносящимся мимо в обратном направлении. Человечество сделало огромный прорыв, когда изобрело машины, позволяющие двигаться, не поднимая жопы с сиденья.