Ольга Сеним - Дом с Луною. Рассказы

Последний перекрёсток, до работы минут пять.

– Всё, гуляй. Понимаешь? Иди погуляй. Пожалуйста.

Наверное, «погуляй» было слово известное. А, может, надоело собачьему парню мне принадлежать, но пёс развернулся и молча ушёл в сосновую поросль на обочине.

Больше я его не видела.

Всё-таки пускай у него будет дом, и хозяин тоже, простой, добрый хозяин, и чтобы лежать этому псу у порога, всеми старыми жилами перебирая прожитые года, щурясь на тёплое солнце. Лежать и охранять одним своим присутствием того, кто не обидит никогда, нальёт в миску густой каши с мясом и запустит под крышу, когда идёт дождь или случается сильный мороз.

Да, пусть будет именно так.

Однажды зимой моя мама, тогда ещё первоклашка, возвращалась домой из школы…

Эта история – одна из её любимых: мама рассказывает о волке, тьме и себе маленькой так часто, насколько это вообще возможно. Когда мои дети слышали повествование в первый раз, я засмотрелась: вот мама, выразительный сказитель, расхаживает. Жесты, мимика – всё это увлекает слушателя, даже подготовленного, стирает реальность, и ты уже сам ёжишься от холода и бредёшь куда-то сквозь начинающуюся метель. И дети, маленькие, доверчивые, захваченные сюжетом, рот приоткрыт, стараются не мигать, не шевелиться, ловят каждое движение – они уже там .

Её учёба началась на год позже, чем у сверстников, и причин тому было несколько. Леворукость – но это скорее повод. Учителя не приняли, настоятельно попросили исправиться и научиться писать правой, срок дали год. Второй причиной оказалась размерность, точнее сказать – малость.

– Зина, глянь…

Учитель роста огромного, не взят на войну из-за хромоты. Встаёт сапогом на первый выпавший снег.

– А теперь ты…

Мама ставит рядом босую ногу.

– Вот видишь, – говорит учитель в бороду и улыбается, – какая ножка у тебя ещё маленькая. Как ты в школу ходить будешь? Подрасти немного.

Подарил тетрадку в линейку, карандаш («Учись писать правой!») и отправил обратно.

Их дом находился от школы в десяти километрах. Одно из множества селений, разбросанных по берегу Ижмы. Путь пролегал через густой лес, болота, раскисавшие с приходом тепла и застывавшие к октябрю. Надо было перебираться через ручьи и реку – зимой попроще, а с весны на реке устанавливали понтонный мост.

Эту дорогу мама, как правило, преодолевала одна. Было ещё несколько детей, но они то ленились, то болели и часто оставались дома.

Подъём рано, ещё темно. Голод – время такое, война, 45-й год, продукты по трудовой карточке матери. Та, что на стройке, и возвращается домой на выходные. Холод – чтобы не замарать обувь и прийти в школу в чистом, на болотах и распутье мама свои ботиночки снимала. В любую погоду с книжками в сумке. Ещё она брала с собою какую-нибудь игрушку и трещотку, что сделал брат. Трещотка – это музыка, с ней тоже можно коротать долгий путь.

Итак, мама возвращается из школы. Зима на Севере начинается рано: снег ложится уже в октябре, и холода не отпускают землю до мая. Идёт, темно. Видит: впереди по тропинке два огонька приближаются. Подумала сначала, что брат приехал наконец-то и вышел встречать с фонариком. Но подойдя ближе, поняла, что нет, не брат – волк. Огромный, одиночка, хотя, я думаю, для маленького ребёнка любой волк должен казаться большим.

Вопрос: что делать?

Волк остановился и ждёт.

Достала трещотку, запела какую-то победную песню (как раз стали проводить радио по деревням, так что жизнеутверждающих песен было достаточно), трещотку вращает и вперёд, по тропинке, к волку. Потому что надо домой.

То ли божий промысел, то ли волк был не в том настроении, но он свернул и ушёл в темноту леса, когда меж ними оставалось метров пять. Дальше мама пошла уже под свой аккомпанемент, а ближе к дому её встречали родные – брат Серафим всё-таки приехал. Потом взрослые ходили, смотрели: судя по следам, и правда матёрый волк.

Жуткое, жестокое время. Жизнь как свеча на ледяном ветру.

Как-то за мамой увязались цыгане: на железнодорожном вокзале пристал табор из нескольких говорливых женщин и чумазых малышей. Мама ускорила шаг, но обступили, галдят, пёстро, шумно, она в туалет, но даже в кабинке оказались все вместе – в общем, попалась.

Мама боится цыган. Так отразилось воспоминание из глубокого детства, когда они вошли в её родительский дом. Взрослых никого, только она и старшая сестра лет девяти. Цыгане обчистили всё: кидали в свои мешки тряпки, посуду, намерились и её взять с собою, но мама от страха спустила под себя, испачкалась, ревёт, так что побрезговали и, выругавшись, бросили обратно в кроватку.