Ольга Сеним - Дом с Луною. Рассказы

Вот что странно.

Детский двор – место волшебное. Знает каждый, кто уходил из дома и возвращался уже взрослым: приезжаешь, а двор – маленький. И дом твой – маленький. Во дворе играют какие-то дети, а сути их игры ты не понимаешь.

Во двор нашего детства помещалось огромное количество вещей и значимостей, смысл которых был доступен только нам: Космический Корабль, Кракозебра, Поляна Дикарей, Груша «Молодой Кабан». И слова-названия попроще, наш стратегический функционал: За Лабораторией, У Лестницы, Выход На Юбилейный, Гаражи и Гаражники (враги), Труба.

Там случались бытовые ежедневные события, о которых знали только внимательные к мелочам мы, дети – взрослым некогда, они работают, они спешат.

К примеру, каждый день через наш двор около одиннадцати проходила Собака. Через нас все «проходили», потому что центр города и рядом магазины. Этот пёс, овчарка, нёс в зубах самошитую холщовую сумку. У всех тогда были такие. В моей семье их шила сестра, очень красивые, кстати, из своих старых юбок.

Мы, зоркие следопыты, знали, что в сумке у собаки записка с перечнем продуктов и деньги без сдачи, завёрнутые в бумагу. Пёс шёл в магазин «Юбилейный», где подходил к продавцу, а та принимала сумку, складывала продукты, отбивала чек. И тот шёл обратно, снова через наш двор. Ему никто не мешал и никто не грабил.

Всё это было частью нашего тогдашнего мира. Кто был хозяин пса, где он жил, мы не знали, и как-то не подумалось уточнять. Проходила собака, и всё.

Потом мы выросли, разъехались и потерялись. Такого двора больше не будет. Мы и правда были исключительной общностью, на нас даже приходили смотреть из соседних дворов, на наши игры, и об этом как-нибудь потом. Но самым невозможным к повтору, мне кажется, является тот пёс. Всё невозможно: собаки одни не ходят по улицам, им нельзя в магазины, подъездные двери не откроешь лапой. Вопрос, донесёшь ли деньги, даже если у тебя острые зубы. Продукты можно и на дом доставить, для этого теперь есть специальные люди и службы.

Пёс не нужен. Пёс остался там. А вот мы двигаем дальше.

Первый класс. Сырая ранняя весна, и мы, дворовые дети, лепим снеговика у подъезда. То есть так: подъезд, узкая проезжая часть и банда местной малышни с другой её стороны.

Все заняты, полны идей, глаза горят. Вдруг – шум, шуршание, какое-то странное и даже глобальное, звук незнакомый и мною не понимаемый. Поднимаю голову: снег на крыше – весь, на всём протяжении четырёхподъездного дома – пришёл в движение. Заскользил широким пластом, лавиной, и я смотрю на это как в замедленной съёмке: над карнизами появилась ледяная корка грязно-серого цвета, выступила на треть метра и стала проседать, дробясь, шорох тихим фоном, всё очень медленно и масштабно.

Кто-то крикнул, отдёрнул за рукав, вроде мы даже кинулись в сторону, но не знаю, разворачивалась ли я спиной – хотелось всё разглядеть и запомнить. Потом нас накрыл грохот. Комки снега, льда и грязи ударили в лицо, следом легла тишина, и вот тогда пришёл вдогонку страх – ведь рухнуло всё это у самых ног, совсем рядом, обдав безжалостной силой, волну которой я тоже успела ощутить.

Через минуту оказалось, что повезло ещё одному человеку – у соседнего подъезда в коляске спал малыш, он уж точно не смог бы убежать. Коляску только присыпало немного, и человечек даже не проснулся.

В том сером бесшумном мире, время – 82-й год, где самое лучшее случалось лишь у нас в головах, придуманное, вычитанное и нарисованное, лёд, лавина, риск были приняты нами как очень крутая реальность. Настоящая почти-смерть. Почти страшно, почти задела. Мы во дворе после этого случая стали героями на несколько дней, десятки раз пересказывая, на каждый новый круг добавляя подробностей.

Но в основе всех повествований это: предчувствие, звук, заворожённость красотой и ощущение силы, значительно большей, чем я, понимание, что повезло свыше, и что смерть есть, но моя, неизбежная, конечно, будет иной.

Ещё в тот день я усвоила, что время – весьма хитрая штука с изумительной вместимостью, где секунды зачастую дороже дней и лет. Очень дорогая и важная в обиходе мера, которую, пожалуй, стоит рассмотреть поближе.

Преодоление этой тысячи километров – дорога-мистика, алхимическая необъяснимая метаморфоза. Однажды по молодости я решила, что больше никогда-туда и хватит, уж очень была сильна боль души отвергнутого и несовместимого по крови.