Сергей Греков - Везунчик. Сборник рассказов

Когда Шурке удалось унять смех, возник бурный спор о природе мужской сексуальности.

«Эрогенный следопыт» утверждал, что мужчины и в этом вопросе, и во всех прочих, радикально отличаются от женщин. Везунчик как раз был противоположного мнения и особых различий не видел, за исключением некоторых подробностей физиологии.

– Но ведь женщины совсем по-другому испытывают оргазм! – кипятился Толя.

– Слушай, а сколько женских оргазмов ты испытал, что судишь так уверенно? – недоумевал оппонент.

– Да об этом же написано!! Вот, у Кинзи, например… – тогда подобные аргументы были внове, тонкими струйками просачиваясь сквозь ржавый «железный занавес».

После начерченных на газетке диаграмм и бородатых сентенции типа: «на сарае тоже всякое пишут, а в нем, окромя дров, никогда ничего и не было», Шурка, со своей неизменной улыбкой, обронил: «Не знаю, кто как, но ты, Толька, точно русский: от мысли до мысли – тысяча верст!» Обид было…

Эти горькие слова годы спустя обнаружились у Петра Вяземского – того самого, друга Пушкина и бла-бла-бла. Мягкосердечный Везунчик даже в раздражении сильно польстил Анатолию: друг Пушкина говорил о «пяти тысячах».

Чаще других бывала яркая девушка, чье имя теперь выпало напрочь, осталась только кличка: Матёра. Она была румяной, шумной и крупной – той комплекции, когда речь идет уже не о весе, а о водоизмещении. И безо всяких табу – жизнерадостная противоположность анемичной Алене с ее ползучим безгрешным иудаизмом и некондиционным постельным бельем.

К неоспоримым недостаткам Матёры относилось неумолимое пение под гитару. Вооруженная, как муза, этим постоянным атрибутом, певица наваливалась всем центнером своего вдохновения на не успевших улизнуть преданных поклонников таланта, и начинала терзать вокалом и аккордом. Это был ее конек. И крест.

Этим же центнером, кстати, размазывала по стене тех, кто мелочно пытался намекнуть на «нетрадиционность» Везунчика. Тогда, правда, «гомосеки» были чем-то вроде инопланетян: таинственные и не очень реальные. Даже самые рослые и мускулистые парни их почему-то боялись.

Вот его, любящего Галича и Цветаеву, она обожала, и мне, как другу, тоже бы нежиться в лучах ее симпатии (если не в жарких объятиях).

Помнится, Шурка с Матёрой бодро, в маршевом ритме, пели: «А бойтесь единственно только того, кто скажет: я знаю как надо!»

Но я о ту пору предпочитал Ахматову и Мандельштама, а бардовские переборы и «маршевые ритмы» приветствовал не особо, что скрыть, увы, не удалось. Так что и там пролетел… Может, тогда же и Ахматова разонравилась?

Потом, во взрослой жизни, Матёра даже где-то записывала свое творчество, и вот-вот должен был выйти диск, да чего-то не срослось. Ее, говорят, до сих пор можно видеть на всех фестивалях «самонадеятельной» песни, уже крепко выпившую и поющую, поющую, поющую… У догорающего, как наша жизнь, костра.

А Маркс? Такую почетную, по меркам советской идеологии, кличку он получил за необыкновенно светлый аналитический ум. А так же и за болезненную застенчивость. В те годы принято было считать вождей мирового пролетариата редкостно целомудренными: они, как и учителя начальных классов, не какали, не писали и уж точно не трахались. Это потом общественности стало доподлинно известно, что «творец коммунизма» обезобразил не одну горничную своей кроткой благородной супруги. Видимо, страдавшей, как и наша Алена, слабостью по части симпатии к евреям. Ну и педагоги, как впоследствии установила практика, тоже на многое оказались горазды.

Есть у меня один знакомый: уже, понимаешь, директор школы, а как напьется – вынь да положь в буйном парике Пугачеву изображать…

Наш долговязый лобастый очкастый Маркс, чурающийся всякой идеологии, был настолько погружен в абстрактный мир формул и химических реакций, что сам не заметил, как стремительно спился и вышел из стен ВУЗа законченным алколавром. Так толком ни с кем и не переспав…

Его «неординарные способности», отнюдь не помноженные на твердость и силу характера, не нашли никакого осмысленного применения. Грех все валить на засилие развитого социализма и совковую зацикленность на уравниловке: этот тип личности всегда в действительность плохо вписывается. А тяжелое бессистемное мудролюбие постепенно вырождается в обильное цитирование чужих афоризмов и блистательное разгадывание кроссвордов: «тиран в СССР», «лайнер с судьбой Муму» и тому подобное.

Природный ум при этом плавно переходит в понятие «склад ума». В прямом смысле: знания пылятся на полках и КПД от них – ноль. «Марксы» не выпадают в осадок в каком-нибудь коммерческом банке, – обычно они полностью растворяются в бутылке.