Бранко Хмелич - Дым. Рассказы

И хотя жилище его находилось, по сути, в довольно-таки глухом закутке двора, Ричу удалось повидать за все эти годы так много интересного!… Запомнилось ему: как привезли однажды длинные, чудно пахнущие свежей древесиной доски; как дважды благоустраивали его жилище, «вольер»; как стригли его по весне, когда он превращался за зиму в лохматое чудовище; запомнил страшную, и всё же замечательную грозу, случившуюся однажды… Он знал всех соседских котов, приходивших во двор по ночам; он выучился понимать, не видя этого воочию, что происходит на улице, он любил солнце и грозы, но ненавидел нудные осенние дожди… Словом, он жил – настолько, насколько позволяли ему обстоятельства. И радуясь любому случаю увидеть что-то новое, и не теряя надежды на… он сам не знал уже, на что именно. Что-то хорошее. Но…

В основном жизнь его складывалась из дней и ночей, ничем особо не примечательных. День – это было: пробуждение, первые солнечные лучи; затем, по времени года, жара или холод, или просто хорошая погода; ожидание пищи… надежда: вдруг сегодня – гулять? Чуткое прислушивание к жизни Дома. Облаивание (совместно с Джеком) собак, пробегавших по улице или (реже) чужих Людей, пришедших к Хозяевам… Да ещё – неутихающее никогда: страстная мольба, обращённая к Своему Хозяину. Чтобы вышла, хотя бы подошла, не говоря уж поиграть…

Ночи были много хуже. Ночами он практически не спал: с наступлением темноты водоворот света и звуков, которыми дарила его жизнь, сменялся царством запахов – таким восхитительно таинственным; он слушал пересуды веток дерева, что росло рядом с «вольером», пытался разобраться в смутном шорохе трав… Ночами во двор забредали чужие коты, и Рич постепенно приучился не лаять на них, чтобы не спугнуть… Он был безмолвным свидетелем непонятной и скрытой ото всех ночной кошачьей жизни. Очень плохо было то, что за проклятым гаражом не мог он видеть улицу… Впрочем, и во дворе хватало интересного. Но ведь всё это интересное, вся эта, во всём своём роскошном великолепии, жизнь – была ему, сидящему в «вольере», совершенно недоступна! Оставалось лишь прислушиваться и принюхиваться к ней изо всех сил, и потом, уже под утро, обессиленно задремать. Нет, ночи были много хуже.

Кстати… Примерно в это время вдруг резко изменилось поведение Рича в тех (теперь уж редких) случаях, когда Маленькая Хозяйка «гуляла» с ним… То есть открывала дверцу «вольера» и пускала побегать.

Отец, однажды выйдя во двор покурить, увидел такую картину: дочь читала книжку, прислонившись к крылечку; Рич же деловито, без присущей ему резвости (трусцой, а не галопом, как обычно), деловито шнырял по двору; обнюхивал что-то, тёрся боком об угол гаража. Потом завалился в траву и принялся кататься по ней с боку на бок.

– Вы что же, не играете с ним больше?

– Он, знаешь, папа… Что-то не особо игрив стал в последнее время… Вот, отпущу – он бегает себе по каким-то своим делам…

– Так, может, он болен? Раньше ведь любил играть.

– Да нет, он теперь всегда так… Давно уже. А вообще – молодец, умный. Слушается, – и она закричала:

– Рич, в будку!

Рич сразу же поднялся, потрусил в вольер, и залез в свою будку.

– Вот видишь, он всё понимает…

А он ничего не понимал. Лишь чуял безошибочно собачьим своим сердцем, что Маленькой Хозяйке теперь почему-то стало не до него. Вот и пытался вести себя так, чтобы не мешать, сделать всё, чтоб Его Хозяин (а для Рича ведь была им как раз дочь), остался доволен… Рич просто видел, что Хозяйке не хочется возиться с ним; и просто старался, по мере сил, не вызвать к себе неприязни.

Но никогда, ни разу он не почувствовал в отношении себя никакой несправедливости; не усомнился в собачьем своём долге ни, тем паче, в мудрости Хозяев. Даже сомнения о собственной нужности им, Хозяевам, были ему неведомы. Ведь его КОРМИЛИ! О нём как-то заботились… с каждым годом всё меньше и меньше – но что ж поделать! Значит, были дела и поважнее. Он даже испытывал порою нешуточные угрызения совести… Дело в том, что невозможность размять мышцы, побегать, не всегда достаточное питание, отсутствие даже простого внимания к нему (не говоря уже о ласке) со стороны Маленькой Хозяйки – Его Хозяина, – всё это начало уже подтачивать здоровье. Рич утратил большую часть своей жизнерадостности; по временам его охватывала странная апатия… В такие моменты он, слыша, как открывается калитка, и зная точно (по шагам, по запаху), что это вернулся с работы большой Хозяин, не гавкал – а был ведь обязан! Обязан был показать, что не дремлет, честно сторожит… что? Но такой вопрос был чужд ему, а вот угрызения – были. Несколько раз в такие моменты большой Хозяин подходил к его «вольеру», что-то коротко говорил, а пару раз даже, протянув над сеткой руку, почёсывал Рича за ухом… Тогда бывало уж совсем нестерпимо стыдно; но поделать ничего со всё учащавшимися мутными волнами странного, болезненного безразличия ко всему Рич тоже не мог.