– Раздвоение личности. В двух мирах она живёт. Вы этого не замечали?
– Что вы! Конечно, замечала. Это проявляется и в её отношении к персоналу. Она мне однажды сказала: «Вы не медсестра Илона, вы её двойник. У медсестры Илоны сегодня выходной, у неё двое детей.»
– Она ведь в нашей психиатрической клинике проживает уже с конца сороковых годов. Как ни прискорбно, но это так. Не смогли мы ей помочь. Медикаменты раньше не те были, а современные тоже не дали положительного эффекта.
– Да, это касается и многих других, кто прошёл через страшные годы Второй мировой войны, много судеб она покалечила. Жаль мне их всех.
– Спасибо, что вы так оперативно действовали утром. Рада, что у нас в клинике такой обученный персонал. А давайте проведём сегодняшний вечер вместе в каком-нибудь ресторане. Не беспокойтесь, я вас приглашаю. Мне будет приятно продолжить наш разговор.
Илона не смогла отказать врачу, хотя посещать такие заведения было не в её правилах. Тут выяснилось, что обе живут в одном микрорайоне, добираются до работы одним путём, только фрау Перец преодолевает его на региональном поезде, а Илона – на автомобиле.
Придя домой, Илона сто раз пожалела о том, что согласилась на встречу с врачом в неофициальной обстановке. Она чувствовала себя уверенно только на рабочем месте, где была профессионалом, и в своей однокомнатной квартире, в четырёх стенах, где никто не мог нанести ей удара в спину. «Как я всё-таки легко соглашаюсь со всеми. Зачем мне это нужно, уставшей сейчас идти в какой-то ресторан, вести там разговор на непонятную тему, да ещё с психиатром, не зная зачем и не понимая о чём?»
Настроение Илоны окончательно испортилось, когда она, открыв створки платяного шкафа, пыталась отыскать в нём то, чего там не было. «В чём же мне пойти на эту треклятую встречу? Что надеть? Мой гардероб совершенно не рассчитан на такого рода времяпрепровождение». Потом медсестра вспомнила, как однажды коллега, знавшая о том, что Илона – одинокая женщина, несколько лет назад приехавшая из Берлина, сказала ей перед походом в какой-то ресторанчик: «Ты не заморачивайся насчёт одежды. Мы ведь не в театр идём, просто поужинать». В Берлине Илона никогда бы себе не позволила прийти в ресторан в брюках и простом пуловере: «Но в данном случае такая одежда, вероятно, подойдёт лучше всего, – решила она. – Бог её знает, нашу фрау Перец, какова она в общении с персоналом вне клиники? Зачем я, дура, согласилась? Теперь напрягаться придётся. О чём-то ведь надо будет говорить? Между нами ни одной точки соприкосновения, не считая пациентов, да этот утренний случай. Ну, хорошо, если будет совсем не по себе, всегда смогу уйти, этого фрау Перец мне запретить не сможет?» – в конце концов решила Илона.
Дальнейшие сборы были недолгие. Она с детства не привыкла к косметике, время на это и сейчас тратить не стала. Подошла к большому зеркалу. Внимательно всмотрелась в своё отражение. Оттуда на неё внимательно смотрела рыжеволосая шатенка с карими глазами. Илона выглядела моложе своих лет, благодаря короткой стрижке. «Да, годы не красят, – думала женщина, разглядывая себя в зеркале. – Густые волнистые волосы – это моё достояние, гордость в некотором роде. А вот морщинки… Они уже начали плести сеть вокруг глаз. Хорошо, что хоть, в мои сорок пять лет нет глубоких морщин. Что-то ещё будет?» Чуть прищуренные глаза выдавали высокую степень внутреннего напряжения. Розовые щёки говорили о сильном волнении. «Накрутила себя. Так и до инфаркта недалеко. В конце концов я ведь не на свиданье иду. Кому я нужна в этом ресторане, чтобы меня рассматривать?»
Чтобы окончательно не раздумать и не остаться дома, Илона быстрым шагом подошла к двери. На всякий случай оглянулась, по старой привычке не оставлять за собой беспорядок. С детства ей в семье были привиты два качества: аккуратность и пунктуальность. Но вместе с тем именно в детстве сформировался в ней и комплекс неполноценности. Среди подруг она отличалась излишней нерешительностью. Постоянная внутренняя борьба, сомнения, разрушающие душу, мешали самостоятельно принимать решения. Став взрослой, пришла к выводу, что неуверенность характера развилась в связи с близорукостью. Очки носить не хотела, боялась обидных прозвищ со стороны сверстников. Ей хватало и того, что родители всю жизнь что-то от неё скрывали. Она чувствовала это, но спрашивать не решалась. Только когда пошла в первый класс, поняла, что родители немцы, но родом из России. К таким людям её сверстники относились с пренебрежением, поэтому, сделав такое открытие относительно своего происхождения, девочка не испытала тогда большой радости.
Читать дальше