Как-то раз в мой бар зашёл простой парень, с походным рюкзаком, в грязноватых джинсах и мятой футболке. Сел за столик. К нему подошла одна наша стандартная официантка. Обильно обдала его презрением, принимая заказ, небрежно сообщила мне о капучино для него. Я сделал свой самый обычный капучино. А каждый мой капучино одинаково прекрасен, у меня нет ни особенных, ни обычных. Официантка отнесла капучино с лицом, преисполненным вселенской важности, поскольку одета в форменную одежду модного ресторана, работает в нём, а этот парень – совсем обыкновенный и в потёртой простой одежде. Парень подошёл к бару за сигаретами. У него в лице было что-то непривычное. Мне стало интересно, где он путешествует, что ищет. Я спросил, где он ездит и зачем. Ничего особенного. Просто стало интересно – что делает его лицо таким. Парень разговорился и рассказал мне о своём путешествии. А потом оставил такие чаевые, которые эта официантка, возможно, никогда не получала в жизни. Я не сделал ничего выдающегося, просто отнёсся к нему так, как при первом контакте отношусь ко всем – с презумпцией доброжелательности. А он оказался с лишними бабками, некоторое количество которых так же доброжелательно подогнал мне.
Это не то чтобы что-то доказывает. Это просто факт. Что кто угодно может быть кем угодно. И что человеческое отношение – это всегда главное. И плевать на ритуалы. Ты хоть хуй ему залезь сосать под стол, но если тебе насрать на человека, он почувствует, что тебе на него насрать.
Внешнее обилие никогда не окупит внутреннюю пустоту.
С другой стороны, если бы тот парень не оставил мне чая, если бы ему вообще нечем было заплатить за капучино – это ничего бы для меня не изменило. Он был по-настоящему мне интересен.
Большинство людей, с которыми я работаю в ресторане, считают иначе. И их не то что не переделать, а и переделывать не хочется. Это их выбор.
Их выбор – понтоваться перед бедными, лебезить перед богатыми и соблюдать остальной протокол, делающий их профессиональными официантами и барменами.
Да, они называют это «профессионализм». Стоя рядом с носиком для взбивания молока, покрытым молочной накипью, с гордо поднятой головой.
Помимо mind-кода, в ресторанном деле есть определённые «зоны дозволенности». И каждая «социальная» группа видит эти зоны по-своему. Однако границы каждой зоны неизменны.
В рамках определённых границ определённые люди могут совершать определённые действия. За границами – нет.
В частности: я свободно могу налить себе за стойкой что угодно – соки, газировки, кофе, бухло. И пить. При ком угодно. Но наливать алкоголь я могу только при равных и тех, кто ниже. При менеджере не могу. Но пить могу при ком угодно что угодно. И хотя я налил в колу виски не на глазах у менеджера, я спокойно пью виски-колу в его присутствии. И менеджер знает, что это виски-кола. Но ничего не говорит, потому что виски в колу я долил не у него на глазах.
Каждый в заведении знает, что бармен пьёт. Каждый, кто смотрит на бармена, пьющего что-то из стакана, понимает: в стакане бухло. Потому что непьющий бармен – это патология. Даже самый большой трезвенник из всех барменов, которых я знал или знаю, употребляет. Не бухло – так траву. Чаще бармен употребляет всё: и бухло, и траву, и спиды и прочие таблетки.
Недавно по этому поводу произошла корка: бармен, с которым я работал ночью – а ночью барменов двое, так как поток большой – так вот, тот бармен употребляет бутират. Бутик, как он его называет. Я никогда этого не пробовал, так что долго не понимал, о каком бутике речь. Я думал, что это бутер. С колбасой там, с сыром, типа того. Короче, этот тип фигачит бутират.
Мы в ночь. В ресторане жара, людей валом.
На столе стоит бутылка минералки, у меня закончилось бухло. Я наливаю ром в стакан, доливаю минералки из этой бутылки, чутка сауэра. И пью залпом. С того момента всё и накрылось. Это был бутик моего напарника. И я втрепал где-то 0,1. А «где-то 0,1» – это очень до хрена. Я не мог ни двух слов связать, ни руками что-то сделать. А мой напарник в тот момент ходил в сортир.
Возвращается и спрашивает:
– А где бутик?
Я говорю:
– Какой бутик? – И ищу глазами бутерброд.
Он видит в мусорке ту бутылку и спрашивает:
– Ты выпил его, что ли?
Я говорю:
– Лёха! – Его тоже зовут Лёха, но это не тот Лёха. – Как можно выпить бутер? Он же не пьётся, он же хавается.
Лёха рассказал мне, что такое бутират, достал из мусорки бутылку и давай вылизывать горлышко.
Читать дальше