Вч. Филиппов - Несколько дней в Ярмонге. По-русски в стихах и прозе

Перед ней возникло и личико дочки, умершей в роддоме, синее, с набухшими веками, и какая-то страшная сила заставила лечь посреди зала с криками: «Ну прости меня, прости меня, прости, прости!». Потом крик стал затухать и превратился в хриплый шёпот. Коля сидел не шелохнувшись, весь окаменевший. Он не знал, что делать – в буквальном смысле. Впервые он ощутил пустоту. Вот твоя мать, говорили они, иди и подними её, и закрой ей глаза во гробе, и влей в сердце её жизнь. А перед ним лежала… какая-то тётка в надушенном костюме и в шубе, и никаких чувств не было. Ничего вообще. Он стоял за деревьями, словно боялся быть узнанным, и около подъезда стояла она – в джинсах и серой кофте, с хвостиком, так неидущим пожилым спившимся обезьянам. Она курила, заложив кисть другой руки в подмышку. Синяя пустая авоська, безродная рыжая собака рядом срёт.

Значит, здесь она и жила всё это время, думал Коля, гуляя по Ярмонге. Он не знал до какого-то возраста, что такой город вообще существует, и никто не знал, как оказалось, а кассир странно смотрела. Двое суток, в течение которых пустота внутри Коли нарастала, тянулись нереально долго, кондиционер еле работал.

– «Аномальная жара, опять аномальная, – сказал старый пердун, сосед по купе, – теперь уж и нет ни зим, ни летов без аномалий каких. Вот в прошлом году опять ездил в Москву к дочке, она там с мужем в институте. И вот надо же было – до сорока почти доходила, никакого спасу нет. Воду пьёшь, пьёшь, а толку никакого, едва удар не хватил, ну её эту Москву. Я тогда вернулси к себе, думал, ну, у нас тут полегче будет. Да и с ней поссорился, точнее, с мужем её». Коля (от нечего делать!) спросил:

– «А что такое?». Старик ждал вопроса:

– «Ну как что? Не знаю, какой-то он с головой не дружит. Дети от прежней его не видят, а он моей заявил, что делать новых не будут. Она в рёв, мне звонит. Я ну тихо, тихо, образуется. А что я могу ей посоветовать? Я же сорок лет на одной фабрике отработал, какие с меня советы? Приезжаю, а у них тишь да гладь, только жара эта. И всё в книгах сидят. А ехать-то двое суток, тоже не шутка, когда тебе не двадцать. Ну я и говорю, ну а что тогда я? Поругал их, думаю, извинятся, что ли. Мать у нас уже пять лет как. Ну, она и кричит, что без матери я совсем с катушек съехал. Ну я ничего не понял, короче. Поругал их, сам поехал на вокзал, ну едва кони не двинул в Москве этой. А вы тоже с Москвы?».

– «Да, а родом отсюда».

Старик ничего не ответил. Взял газету и начал решать кроссворд. Коля обиделся. Какого чёрта он слушал этот бред про жару в Москве? Каждое движение старика причиняло страдания. Он стал замечать в нём всё: его глухой голос, дебильные белые усы, вельветовые штаны с протёртыми коленями. Вместо сцен встречи с матерью почему-то этот старик занял все мысли. Ему хотелось как-то подколоть его, оскорбить, не знаю, сделать ему плохо, короче.

– «Значит, вы из Ярмонги?» – спросил Коля.

– «Да, там и родился. Ну, не совсем там. Где родился, тогда это деревня была. А стали город расширять, нас и включили в город. А был у нас совхоз тогда, когда я-то родился. А стройка началась, батя стал на ней и работать. Ну и я на фабрике на той. Знаете, где Пойма я».

– «Нет, я не был никогда».

– «Да как так? Вы же сказали, что родом оттуда».

– «Ну, вот так. Родился, год только жил там, потом меня увезли».

– «А, переехали. Вот и моя дочка уехала. Сказала, не хочу я тут с вами этим дерьмом дышать. И уехала. Ну и там с этим стала жить, а это её преподаватель был. Она ему и диплом писала, он и на кафедру её позвал. Ну получают немного, а сколько получают, всё бестолку у них как-то. Написала она, значит, статью. Ну и деньги бы получить с неё, раз печатают. А она ещё столько денег отдала, сама и отдала, со своих. Тридцать тысяч. И вот бы подкопить, да, что-то там отложить. А они в кафе пошли. А потом она стала шить платье на бал. Я спрашиваю, какой тебе ещё бал? „А вот, говорит, ты ничего не понимаешь, а это же атмосфера такая“. И фотографии мне прислала на телефон. Она стоит в платье этом, платье больше вагона, веер держит, рядом такие же дуры, как она. Я спрашиваю, а внуки где?».

Старик вдруг резким движением запихнул в рот конфетину. Каждый жест его причинял страдания, мыслимые и немыслимые. Коля хотел выброситься из вагона.

– «А вы сами к семье едете? Тоже, наверное, своих всех оставили?». – старик ухмыльнулся. Ему показалось, что будет очень к месту указать молодёжи, наглой и вечно увиливающей от всего, её место под солнцем.

– «Что-то вроде». – Коля собрался с мыслями.

Читать дальше