Михаил Кагарлицкий: Несколько дней в августе

Привокзальная площадь жила пестрой будничной жизнью. Перемещения людей, машин, чемоданов, тюков и сеток казались бесконечными. И что только не несли встречающие, провожающие и уезжающие. Но особенно богат и разнообразен был наплыв чемоданов. Черные и коричневые, белые и синие, отечественные и иностранные, новенькие и видевшие виды, с одной ручкой и с двумя, с карманчиками и без, со змейками и с замками. Подобное великолепие трудно было представить даже хорошо подготовленному человеку. Марине стало стыдно за свой неуклюжий, невзрачный чемодан с облезлой, залатанной кожей и захотелось его куда-нибудь спрятать, прикрыть, оттолкнуть, но она продолжала стоять. Делать ей было нечего и идти было некуда.

Стоящий на одном месте человек в этом море движения невольно привлекает внимание, и Марина стала ощущать различные взгляды. Недоумевающие, оценивающие, прикидывающие. А вот этот взгляд ей показался опасным. Два парня стояли невдалеке около небольшого белого автомобиля и внимательно смотрели на нее. Оба были коротко пострижены, в белых стандартных маечках, под рукавами которых угадывались жесткие, упругие мускулы.

«Прицеливаются», — поняла Марина.

Один из парней что-то сказал другому, улыбнулся и не спеша, уверенно направился к ней.

Надо было что-то делать. Марина торопливо оглядела проходящих мимо мужчин. Этого не стоит. Этот не лучше. Этот и не остановится. Ага, вот то, что надо. Она мысленно окрестила его «неряхой». Поношенный пиджак, серые мятые брюки и смешные тупоносые ботинки.

Марина вцепилась правой рукой в пиджак Неряхи и спросила:

— Вы не скажете, как попасть на Центральную улицу?

Неряха встряхнул головой, приведя в движение свою необъятную шевелюру, и близоруко прищурился.

— Понятия не имею.

— Послушайте, — не отпускала Неряху Марина, волоча за собой громыхающий чемодан. — Возьмите человека под свою защиту.

— А что, пристают? — Неряха полез в карман, вынул плоский зеленый футляр и, достав очки, надел их на свой длинный нос.

— Нет. Но собираются.

— Тогда прошу! — Неряха взял ее под руку и подхватил чемодан.

Марина оглянулась. Парень, остановившись на полпути, зевнул, сплюнул и вернулся к машине. Охота не удалась.

— Сейчас подойдем к милиционеру и спросим, где Центральная? — предложил Неряха.

— Давайте не будем, пожалуйста, — скороговоркой выпалила Марина.

— Так куда?

Марина пожала плечами.

— В гостиницу…

— Москва. Август. Гостиница. — Неряха рассмеялся и покачал головой. — Вы, случайно, не с луны свалились?

— Нет, — ответила Марина, — я из Калининграда.

— А вообще-то вы бывали в Москве? — спросил Неряха, когда они вышли из метро.

— Да. Один раз. На экскурсии.

— Тоже дело. — Неряха что-то прикинул про себя и улыбнулся. — Столько времени вместе, а не представились. Тоша. Антон Евгеньевич.

— Марина. Очень приятно.

— Прекрасно. Я не спрашиваю, Марина, голодны ли вы? Просто время ужина угрожающе надвигается. Идемте ко мне.

— А вы живете один? — осторожно поинтересовалась Марина.

— Вдвоем с Муратовым. А впрочем, какое это имеет значение?

Дом был старый, кирпичный. И подъезд отдавал старостью и пугал своими размерами и далеко уходящим вверх сводом. А рядом с почтовыми ящиками стояла кадка с пальмой.

— Здорово, — прошептала Марина.

Они поднялись на второй этаж.

Неряха открыл ключом обитую дерматином дверь. Марина поймала себя на мысли, что продолжает называть мужчину Неряхой. Нет, надо привыкать к имени. Антон Евгеньевич. Ан-тон Ев-гень-е-вич. Интересно, почему — Тоша? Тоша…

Тоша внес в коридор чемодан и включил свет. Марина несмело зашла вслед за ним в квартиру.

— Чудеса! — взмахнул руками Тоша. — Вот что значит плохо видеть при естественном освещении. Совсем еще ребенок.

— Я не ребенок, — возразила Марина. — У меня каникулы.

— Ладно, ребенок, — скомандовал Тоша, — мой руки и марш на кухню! Будем делать ужин.

Ужин получился из двух ломтиков черного хлеба, довольно черствого, которые были украшены лепестками плавленого сыра. Зато кофе Тоша умел варить почти профессионально.

«Сколько ему лет? — думала Марина. — Тридцать? Тридцать пять? Сорок? Трудно понять за густой шевелюрой черных лохматых волос, за тонкими дужками очков, за бледными впалыми щеками. Только на кухне у них грязновато».