Женя Силин - Дешевая литература

И всё это в высшем учебном заведении, за границей. В эти минуты я вспоминал своих друзей, которые всегда восхищались заграничным образованием, ведь всем известно: в Рашке – говно, за бугром – круто.

К моменту, когда моя жизнь наконец приобрела хоть какие-то черты рутинности, прошло около месяца учебы. Меня изрядно напрягала либеральная пропаганда (хотя они называли её новой левой волной), наступающая ультрафеминизмом и абсолютным расизмом по отношению к белым, но я терпел, мне надо было получить диплом.

Не проходило и лекции, чтобы мы не обсудили white privilege, white male suprimacism и патриархальный мир, который не даёт развиваться женщинам и цветным, не говоря уже про цветных женщин. К истечению месяца учёбы мне заебалось слушать, как девушка, между прочим медсестра из Индии, всерьёз убеждала всех, будто её не берут на работу именно из-за цвета кожи. Группа ей вторила, ободряюще похлопывала по плечу. Профессор Луи, между прочим тоже медик, поддерживал её речами в духе, мол, она же ещё и женщина, что вообще ограничивает шансы.

Мне было невдомёк, не задумывались ли они хоть на секунду, что основная проблема вообще не в цвете кожи, а что её интеллект оставлял желать лучшего. И если для менеджера или маркетолога это даже преимущество, то для медика – противопоказание к работе.

В те редкие минуты, когда мы всё же обсуждали медицину, эта медсестра не могла ответить ни на один, вообще ни на один, даже самый простой вопрос. Например, когда мы обсуждали фармакологию и помощь людям в состоянии интоксикации, она понятия не имела, что такое half-life субстанции или что такое route of administration. Спрашивала у меня, я ей помогал. Наверняка, в её голове, я знал всё это только по тому, что был белым эксплуататором женщин, представителем доминантного класса членоносцев. Оспаривать это было бы бесполезно, к тому же, мне было легко ей помочь. Хотя иногда это переходило всяческие рамки, например, она понятия не имела, какое у человека давление в норме, тоже спросила меня. Пришлось рассказать.

Говорила она по-английски хуже меня, зато бойко рассказывала о всех невзгодах несправедливого и давящего на неё мира. В переводе это означало: оценки за assignments будут выше.

Подобных жертв, страдающих от гнета белых мужчин, было в моей группе очень много. От их речей, причём в основном продуцируемых преподавательским составом, я начинал уставать. Но всё же в первые месяцы сфокусировался на главном – алкоголе и заведении новых знакомств.

Я обживался, ходил по злачным местам, пару раз пересёкся с одногруппниками вне учебы, познакомился с жёнами остальных, познакомил всех со своей. Окружающее всё ещё казалось забавным, полуреальным приключением, хоть и утомившим.

С другой стороны, ну где бы я ещё мог представить, что на семейном ужине за столом будут колумбийцы, девушка из Мумбаи и пара парней с юга Индии. Все они учились со мной, были нашего с женой возраста, нацеленные на иммиграцию, серьёзные, работающие люди, в основном медбратья или медсёстры. Только я и моя жена выделялись – мы были из академической среды Петербурга. С дипломами, пафосом и высокомерностью, которую прятали даже если люди начинали говорить откровенную чушь.

– А у вас есть лепра?

– Лепра? Нет, в советское время ещё победили.

– Я просто работал с больными Лепрой.

Сэмюэль брезгливо оглядывал селёдку под шубой. Мы с женой приготовили русский стол, как нас и просили. Селёдка под шубой, водка, оливье. Тогда, в разгар зимы по новозеландским меркам, то есть в середине августа, всё это смотрелось сюрреалистически, вызывая острые ассоциации с Новым годом.

– И как? Нравилось?

– Да, очень. Это очень сложная работа, но мы работали хорошо. Очень хорошо.

Сэмюэль никак не мог найти на столе хоть что-то отдалённо похожее на его привычный рацион. Колумбийцы же ели уверенно, не пропуская тостов и даже не особо шокируясь селёдкой под шубой, обычно производящей неизгладимое впечатление на иностранцев.

Наблюдать было забавно, как милые индусы из Керала, Сэмюэль и его друг даже не пытаются выдавить из себя толерантность. На празднике культуры Керала, который прошёл в кампусе в первые недели обучения, случился забавный курьёз. На фестивале, как полагается, было много угощений. Все эти яства напоминали по внешнему виду еженедельную блевотину вашего кота. Вот вы раньше наверняка думали, что это такое ваш кот там наблевал, а это он угощает вас южноиндийской кухней. Но основная проблема на фестивале культуры Керала была даже не в этом. К кошачьей блевотине не давали столовых приборов, то есть вместе с текущей подливой и кашеобразным нечто не выдавали ни вилок, ни ложек. Тогда Хуан (мой колумбийский камрад) попросил Сэмюэля найти хоть что-то, символизирующее эволюцию человека, а тот ему ответил, дескать, Хуан должен проявить уважение к традициям Южной Индии и жрать руками. Хуан ел, извинившись за дерзость. Я нет.