Ванида жила вместе с Джоном, её мужем. Очень милые люди, несмотря на промозглую погоду и собачий холод. Шах и мат, любители связи характера и климата. В таком климате русские бы не переставая ныли, а если русский человек начинает ныть, то с высокой долей вероятности становится украинцем, но в kiwi-стоика всё равно не превратится.
Алкоголь делал своё дело и в первый же винный вечер выяснилось, что Ванида переехала в Зеландию в далеком 1975-м с Фиджи. Первым делом она сменила самое главное – мужа. Старого фиджийца на новенького британо-ирландца – Джона. Джон же вырос прям там, в районе Lower Hutt, никогда не выезжал за пределы страны, а первое своё интернациональное путешествие совершил частично, пусть и лучшей своей частью, побывав белокурым пенисом в предместьях Фиджи.
Джон был милым старичком, хоть и наивным, как и все kiwi. Будучи молодым парнем, в 1976-м он не знал, что иммигрантки – это клещи. Доминантно помещая свою белую задницу промеж ляжек цвета молочного шоколада, он думал, что Ванида говорит ему чистую правду. Про грубого мужа-фиджийца, про мечты учиться на школьного учителя, про любовь с первого взгляда. Джон тогда не мог знать, но клещи все одинаковы, что из Восточной Европы, что из Азии. Они присасываются к кошельку, сердцу и мозгу и вызывают сильное чувство привязанности, в тяжёлых случаях даже влюблённости. После инкубационного периода, адаптировавшись к новому климату, клещи сбегают к более богатому лоху. А если и не сбегают, то переносят тиф – всю свою родню. Джону не повезло, с ним случился второй вариант.
Старик показывал нам тифозные фотографии с семейных праздников, где единственной белой вороной был он сам, потому что его родители никогда к ним не приезжали.
Кроме фотографий, как и любой старик, Джон любил воспоминания о юности. Мне было невдомёк, как можно проводить юность, если нет ни дворов, ни драк стенка на стенку, ни убогого обшарпанного подъезда, но Джон уверял меня, что было круто.
Он вспоминал, как мальчишками они убегали купаться в океане в любую погоду, даже ранней весной, а я не мог этого представить. На сморщенном, местами весьма припухшем от винопития лице, блуждала ностальгическая улыбка. Ему было грустно и светло от воспоминаний о былом счастье, и эти чувства мне были понятны. Чувства старика, вспоминающего прошлое. Тогда я впервые понял, что эмоции одинаковы на любом конце земного шара, но события их порождающие, – совершенно иные.
– Ещё вина?
Я вспомнил, что постельное бельё, которое Ванида заботливо выдала, пахнет бадьяном и специями. Вспомнил, как конденсат капает с оконной рамы подоконника на промокший палас, вспомнил влажные простыни у нас в комнате и не отказался от бокала густого Pinot Noir.
Потом мы с женой спустились вниз, к себе в подвальчик. Окно было почти во всю стену, и мы видели чернеющие зелёные холмы Новой Зеландии. Мы уже знали, что если подняться выше по холму, то увидим залив океана.
Моя жена покашливала. Новый свет встречал по-доброму, не без трудностей, но по-доброму. Как раз то, на что мы и рассчитывали. Денег у нас было достаточно, скопили за долгие три года в России, чтобы осуществить мечту.
Погасили свет, забрались под одеяло и через какое-то время нагрели постель, обнявшись. Ощущение физической усталости и полного морального истощения от разговоров на английском и холода вокруг сказалось, и мы провалились в сон, чтобы проснуться в новой жизни.
Глава вторая, в которой я иду в шарагу
Стоило заговорить по-английски, как я физически ощущал, что мне требуется инвалидность по причине тяжёлой речевой дисфункции. Если возможно одновременно заикаться, шепелявить, тянуть слова и мычать, то я делал всё сразу.
В первые недели в иммиграции, я попал в совершенно непривычную для себя ситуацию – я чувствовал себя жалким.
Я – ваш забитый одноклассник.
У каждого в школе был такой ребёнок, чьи родители были ущербны, поэтому мечтали сделать из ребёнка успешного человека. Дома таких детей ждал ремень за каждую тройку, поэтому их жизнь была бесконечным унижением: у доски, перед учителями, среди одноклассников. Дома из них выбивали дурь за каждую провинность, так что они были отличниками по учебе и неудачниками по жизни. Подобные истории происходят постоянно, потому что учителя и родители верят, что самое главное в жизни – решить уравнение и помнить, как звали няню Пушкина. Только это вообще не самое главное. Самое главное в жизни – чувство собственного достоинства. Но чувство собственного достоинства мешает получить золотую медаль, так что тут или – или.
Читать дальше