Светлана Данилина - КОЛЛЕКЦИЯ ХАРАКТЕРОВ. Сборник рассказов

В то же время у неё был колоссальный комплекс полноценности. Надо было видеть, с каким апломбом и уверенностью она спорила о вещах, абсолютно ей неведомых, о которых она когда-то где-то что-то слышала краем уха.

Я же со своим комплексом неполноценности, прекрасно зная истину, предпочитала придерживаться позиции «Как вам будет угодно» в отношении своего собеседника. Я считала, что от того, что я не докажу кому-то, что трава зелёная, а не синяя, ничего в мире не изменится и трава останется зелёной.

Ленка звала меня Брокгаузом, а иногда Эфроном (точнее, Ефроном), хотя я сама и не была такого высокого мнения о своём интеллекте. Зато факультет, на котором я училась, Ленка называла неприличным для девушки, хотя бы потому, что девушки там не учатся, если не считать ещё нескольких таких же дур, как я.

В бассейне мы худели к лету. Плавали (благо в детстве не один год занимались этим видом спорта), сидели в бане, а потом опять плавали.

– Посмотри, какой душка, – вдруг шепнула мне Ленка, когда мы выползли из парилки и направились к воде, – на пятой дорожке в углу.

– Да, душка, – без интереса констатировала я, посмотрев в угол пятой дорожки.

– А мне нравится, – сообщила Ленка, осторожно спускаясь по лесенке в воду.

– Что это с тобой? – я тоже погрузилась в воду, и мы поплыли свой третий километр.

Удивление моё было вполне закономерным. Дело в том, что Ленке никогда никто не нравился. Она страдала нарциссизмом, была безумно влюблена в себя и смотрела на молодых людей, окружавших её, весьма критически и очень свысока.

Она буквально подавляла своих поклонников, во-первых, красотой (а моя подруга действительно была красива), а во-вторых, волевыми качествами. За ней всё время мотался какой-нибудь Вадик, носивший её зонтик, что-то державший в руках («Вадик, подержи!»), что-то уточнявший («Вадик, какое сегодня число?»), посылаемый за чем-нибудь («Вадик, принеси журнальчик!»), плативший за кофе и булочки, и, в конце концов, исчезавший и заменявшийся очередным Владиком, Стасиком, Вовиком.

Ленка потребительски и пренебрежительно относилась к своим кавалерам. Они же, привлечённые её резкой красотой и слетавшиеся на неё, как бабочки на благоуханный цветок, в конечном итоге на Ленкином фоне терялись и под напором её мощной энергетики превращались в совершенные тряпки, расфутболиваясь затем в разные стороны. Ленка же страдала от одиночества в окружении тех, кто ей не нравился.

В отличие от Ленки, мне непроходимо не везло с поклонниками, несмотря на изобилие молодых людей в моём окружении.

– Ты распугиваешь их своим дурацким интеллектом! – говорила она мне.

– Почему? – недоумевала я.

– А потому, что в то время, как все нормальные девушки весело щебечут о тряпках, о последних голливудских фильмах, о сплетнях из мира шоу-бизнеса, ты… из тебя прут какие-то комментарии к теории относительности, – учила меня жизни Ленка.

– Ты ничего не понимаешь! – горячо возражала я. – Ведь это же так интересно! И говорю я вроде нескучно.

– Ты лучше молчи, – отвечала она. – Молчи и хлопай ресницами.

– Тебе хорошо говорить, – оправдывалась я. – С твоей мальвинообразной физиономией это можно себе позволить. А мне и хлопать нечем.

– Ну, нечем так нечем, – соглашалась она с неопровержимым фактом. – Но уж лучше язык, как старик Эйнштейн, показывать, чем нести весь этот бред. Больше толку будет!

Я вздыхала и молчала, понимая, что она права.

Наплававшись, мы опять отправились в баню.

– Что-то он на меня не смотрит, – удивлённо констатировала привыкшая к всеобщему вниманию раскрасневшаяся Ленка, сидя на полке сауны.

– Успокойся, – ответила я, – у тебя послезавтра зачёт.

– Знаешь, на кого он похож? – не унималась она.

– На кого? – устало поинтересовалась я.

– На Шекспира, но без усов, бороды, кудрей и кружевного воротничка.

– И в резиновой шапочке, – съехидничала я.

– Да нет же, – пропела моя подруга, обливаясь потом. – Помнишь заметку во вчерашней газете? Его там на компьютере воспроизвели без всей этой атрибутики. И получился вполне современный молодой человек.

– Это у его героев были кружева, а у самого Шекспира – просто белый воротничок. Хотя нет, ошибаюсь, на одном из портретов он в кружевах, – уточнила я.

– Не знаю, не знаю, – задумчиво сказала Ленка, – но что-то такое в нём есть.

– Угомонись, – посоветовала я.

– Угу, – грустно вздохнула она, – вот только я не помню, чем статья заканчивалась. Но он мне действительно понравился!