Андрей Агафонов - Мама кома

Сергей вздохнул, поднялся с кровати и выключил телевизор.

– Ты знаешь, что они весной на гастроли приезжают?

– То есть? – глупо удивился Сергей.– Вы меня порадовать пришли?

– Без обид, Сережа. Мне надо делать кассу, а у меня кроме Театра на Таганке – честно скажу, с ужасной халтурой – ничего нет. На Таганке хоть что-то можно заработать. А остальное голый тухес, прости за прямоту. Но я по другому поводу.

– И по какому же?

– Я недавно был в «Соколе», совершенно случайно. Отмечали юбилей товарища.

Сергей опустил голову и сжал кулаки.

– Сережа, скажу тебе честно…

– Валентин Аронович, вы вообще самый честный человек, которого я знаю, – проговорил Сергей, глядя на собственные руки, – вы все время говорите честно и прямо.

– Улавливаю некоторый сарказм! И тем не менее дослушай, пожалуйста. Ты знаешь, я никогда не был поклонником вашей группы…

– Н-ну тогда и нечего…

– Дослушай, пожалуйста. Я потом приходил еще дважды. Чтобы понять, что я не ошибся.

Сергей вскинул брови.

– И вот что я тебе скажу. При всей твоей кабацкой халтурности и хулиганстве ты потрясающе делаешь старые вещи. Потрясающе.

– Старые – это…

– Это… неважно! Все старые вещи. Сережа, ты понял главное! Я разденусь? – Валентин Аронович, не дожидаясь разрешения, скинул с себя пальто, начал жестикулировать. – Но ты сам не понимаешь, что ты делаешь! Я скажу тебе, что ты делаешь. Ты делаешь блюз, Сережа. Они, дураки, не понимали, что делают блюз. Они давали лирику. А ты даешь лирику, но ты даешь нерв, и это потрясающе. Потрясающе.

Сергей впервые за долгое время был действительно смущен. И растроган. «Потрясающе», – насмешливо повторил он про себя. Но смешно не было. Было приятно. До слез.

– Сережа. Ты прости меня, но ваш «Рассвет» дешевка. Прости меня за эту откровенность. Я старый аид, я могу себе позволить откровенность? Это эстрада. Это не рок, не поп, не жоп, это хуже, это советская эстрада. А тебе надо расти. Ты будешь делать блюз. Первым в этой стране. Что? Почему ты смеешься? Петь в захолустном кабаке – предел твоих мечтаний? Не беспокойся о деньгах, мы найдем деньги. И здесь ты жить не будешь. Ну как? Сережа? Ну что ты смеешься?

Валентин Аронович поспешно налил воды из графина и протянул стакан Кузнецову. Зубы Сергея стучали о край стакана.

***

Валентин Аронович взялся за дело споро. Он забрал трудовую Сергея из ресторана, выбил ему ставку в филармонии как эстраднику, поселил в сталинской двушке с четырехметровыми потолками, украшенными лепниной. На вопрос, чья квартира, сердито отмахнулся – мол, не бери в голову лишнего. Буквально напротив был кинотеатр «Россия» – тот самый, где по понедельникам показывали фильмы «не для всех», а для Ани со Сваном. А через перекресток – горсад и Дворец пионеров, возле которого убивали Данилу. Город завязывался вокруг Сергея узлом.

За основу программы Шухман предложил взять старые песни Саульского, Тухманова, Слободкина. Но в блюзовой обработке. И постепенно «нарабатывать» свои. В чем были плюсы – большую часть программы не надо было литовать. Что касается новых песен… с этим-то и была главная проблема.

– Сережа, – говорил Шухман, сцепив руки под подбородком, – что тебя по-настоящему волнует? Что у тебя сидит вот здесь? – и он гладил себя по объемистому животу.

Сергей пожимал плечами.

– Послушай вот это, – говорил Шухман и подсовывал ему, уходя, очередную пластинку Дайны Вошингтон или Нины Симоне.

– Но они же на английском поют, – злился Сергей, – и б-б-бабы!

– Сережа, – Шухман укоризненно качал головой, уже стоя в дверях, – просто послушай.

И тихо спускался по лестнице.

***

– В-в-в ночи , – рыкнул Сергей. Шухман навострил уши, – глухой! Иду – с тобой! Туда – где не ждут!

Соло.

– В ночи – глухой! Поет прибой. Но тебя не найдут!

Шухман насупился. Сергей тряхнул волосами, раскатился по фортепиано:

– Я могу тебе сказать, что ты мне снишься,

Я могу теперь сказать, чего ты боишься,

Ты умоешься волной, и я не узнаю,

Что ты бегаешь за мной, а я проклинаю

Тот день,

Когда

Текла

Вода

С небес

На нас

В последний

Раз!

– Да, – сказал Валентин Аронович, пожевав губами, – ну, авторов мы тебе поищем. А музыка хорошая! Еще есть?

***

Потянулись зимние серые дни творчества и вдохновения. Пить Шухман запретил. Журналисты не вспоминали, что был такой Кузнецов. Видеться со Сваном было как-то неудобно. Еще более неудобно было перед Аней. Данила уехал. Компанию Сергею составлял время от времени гитарист из «Сокола» Дима Гусицкий, проще Гусь. Но Гусь был классический музыкант, то есть человек конституционально глупый. При этом музыку он тоже не очень-то любил, хотя играть умел в разных жанрах. Это Сергея всегда поражало. Единственная страсть была у Гуся – это бабы. И они отвечали ему взаимностью. В кафе «Снежинка», в гастрономе «Центральный», в автобусе – везде, где были женщины, Гусь, далеко не красавец, пускался с ними флиртовать, и они с удовольствием отвечали. Это было удивительно.