Владимир Ситников - Брусника созревает к осени

– За тех, кто в море, – сказала Катерина. – За стюардесс! – и храбро опорожнила кружку.

– Это японцы не пьют, – наливая себе, сказал Кирка, – Потому что они жёлтые и косоглазые, а мы белые и широкоглазые. За нас с вами и хрен с ними, – он по-мужиковски дуплетом засадил кружку «Агдама» и ещё добавил, – Теперь и поесть можно.

Голуби оказались вкусными, да и Верочкины малосольные огурчики тоже. Под вино всё шло хорошо. Только Верочка не ела, не притрагивалась к мясу.

– Съешь для расширения кругозора, – говорила ей Катерина.

– Не. Не буду, – отмахивалась та. – Это же голуби.

– Ну немного, – и протянула Верочке голубиную ножку.

– Повторяю. Больше брать не будем, – снова пригрозил Кирка.

Верочка взяла голубиную ножку, начала есть.

– Ну вот, приобщили дикаря к цивилизации, – сказала Катерина.

Видно, вино всё-таки подействовало. Славке стало весело. И вторую кружку он уже выпил безбоязненно. А у Кирки оказалась ещё одна бутылка «Агдама».

– Это вам. А сам я выпью водки, – и бесстрашно налил себе из четушки.

Ели-пили, вспоминали, как Катерина выиграла плюшевого крокодила.

У Катерины было весёлое настроение. Она даже запела:

Тихо вокруг. Кто-то ворует лук.

Грядка пустеет, Верка толстеет -

Вот как полезен лук, – и захохотала. Видно, она слегка закосела.

Славка и Кирка засмеялись. Вот уела так уела. И только Верочка

вдруг вскочила и со слезой в голосе крикнула:

– Никогда я никакой лук не воровала.

– И этот? – подъел её Кирка.

– И этот, – крикнула Верочка и вдруг заплакала. Её обидела не только песня, но и то, что она толстая. Да какая она толстая?! Вовсе не толстая! Кроме того, она вспомнила, как Славка во время похода за лисичками вырвался из её рук и остервенело вытер то место, в которое чмокнула она его. Всё одно к другому. Почему они её презирают и всё время подтрунивают?

– Дура, – крикнула Катерина, – Шуток не понимаешь.

– От дуры и слышу, – огрызнулась Верочка. Ух, какая вредная, оказывается, эта Первозванова.

– Тихо, дамы, – сказал примиряюще Славка. Ещё вцепятся друг другу в волосы. – Вы обе хорошие.

– Это всё потому, Сенникова, что у тебя недопой, – сказал Кирка, – А мы выпили, и нам хорошо.

Они ловко расправлялись с дичью, бросали кости приблудной, в репьях, кудлатой собачонке. И Верочка вроде успокоилась.

Потом они купались и хвалили Кирку за то, что он придумал такую фартовую штуку – ловить и жарить голубей. Славка мечтал уплыть с Катериной, как тогда, далеко, за изгиб пруда, чтоб их не было видно, но Катерина плыть не хотела.

– Ой, Славка, я пьяная, – сказала она, – А мой папа говорит: пьяные и дети тонут, не всплывая. Я не хочу тонуть. Давай лучше петь. Мою любимую: «Бананы ел, пил кофе на Мартинике», – и завела свою любимую песню, но песня никак не давалась, потому что голоса шли вразброд. Да и почему-то захотелось спать.

Верочка сидела обиженная, надутая. Ну и пусть сидит. Никому она не интересна.

А Катерина вдруг поднялась и стала танцевать, раскинув руки.

– Венский вальс. Славик, иди танцевать вальс, – но когда Славка поднялся, его повело в сторону.

Как же так? Он совсем не мог управлять собой.

– Слабаки! – презрительно бросил Кирка. – С «Агдама» их развезло, –и плюнул. – Подростки. Малышня. Финальная кружка – по кругу. Все должны.

Эта финальная, наверное, и доканала их.

Для Славки и Катерины «Агдам» этот оказался настоящей отравой. Первой, зажимая ладонью рот, ринулась напролом в кусты Катерина. Оттуда раздался противный звук, словно её выворачивало наизнанку.

– Какую ты дрянь, Кирка, приволок, – стонала она.

– Вино, как вино. Все пьют. Никто не жалуется, – безмятежно ответил Кирка. Видимо, он был натренированный питух, раз на него даже водка не подействовала.

– Я вам говорила, что нельзя голубя мира ловить и есть, – злопамятно упрекнула Верочка.

– Какого мира? Это дикие голуби, дичь, – поправил Кирка.

– Ой, как мне нехорошо, – стонала Катерина, – Это, Верка, всё из-за тебя. Ты не стала пить, и мне за тебя пришлось выпить больше, чем надо.

– Как бы не так. Это всё из-за голубей, – злорадствовала Верочка.

– Молчи! – успел сказать Славка и тоже ринулся в кусты. Его тоже стало выворачивать наизнанку. Путаясь в слюнях и соплях, он с ненавистью думал о том, какой он глупый и слабый, согласился пить такое дерьмо. Он же никогда до этого не пил. Зачем теперь согласился? Славка спустился к пруду, пытаясь обмыть лицо, но голова трещала, и хотелось где-то лечь, чтоб никто ничего не спрашивал и не тревожил его. И он впал в какую-то полуявь-полубред.