После завтрака каждый должен был выполнять свою работу, полученную по указанию родителей. Мария с хозяйкой Варварой Степановной на ближнее поле косить рожь и вязать ее в снопы, Киприян поедет вместе с отцом и зятем Иваном на заимку сметать в стога подсохшее за два дня сено, ну а младшим дочерям и сыну Петру, как говорится, каждому свое задание – кому коров, а кому гусей пасти. И только на домашнем хозяйстве оставались двое – старшая дочь Устинья, до очередных родов у которой оставался месяц, да ее сынишка Яшенька трех годков отроду. В задачи Устиньи входило приготовление обеда и ужина на всю большую семью, да дойка двух коров, которых недалеко от деревни пас Петр.
Вот так изо дня в день проходила в трудах и заботах жизнь обыкновенной многодетной деревенской семьи по фамилии Савельевы.
Наступило очередное рабочее утро. Раздался стук не то палкой, не то еще весть чем в калитку. Дворовый пес по кличке Шарик громко залаял, гремя недлинной, но крепкой цепью, пристёгнутой к амбару – хранилищу зерна на посев. Еще с осени зерно для еды перемалывалось на муку двух сортов: высшего – для праздничных пирогов, и среднего помола – для ежедневной выпечки хлеба. Остальное зерно по окончании уборочной страды сдавалось в закрома государства.
– Проходите! – заглушая лай пса, громко крикнул Дмитрий Устинович. Без скрипа калитка мягко отворилась, что подчеркивало хозяйский уход за всем, что находилось во дворе, и через нее во двор просунулось ожиревшее тело сельского чиновника, в вслед за ним, словно цирковые клоуны, похожие на скоморохов, проскочили на середину двора два сельских писаря.
– Ну, вот Дмитрий Устинович, – с нарочито требовательным повелительным голосом произнёс чиновник, – включены вы в список лиц, подлежащих раскулачиванию. – На сборы для выселения даются вам ровно сутки. А сейчас, уважаемые господа писарчуки опишут все ваше движимое и недвижимое имущество, – все тем же повелительным тоном продолжал свою ораторскую речь чиновник. – Приступайте, – вымолвил он, повернувшись к писарчукам, как заправский командир на поле боя.
– С каких это пор я кулаком стал? – вопросительно и с возмущением в голосе вымолвил Дмитрий Устинович.
– Не знам-с, не знам-с, наше дело выполнять установку сверху, – с подчеркнутой иронией произнес чиновник и смелой походкой направился в дом.
У Дмитрия Устиновича из рук выпала сбруя, приготовленная для запряжки единственного в хозяйстве коня Воронка.
Вслед за чиновником и шустро проскочившими мимо в дом писарями он медленной поступью направился в дом. Гостеприимная хозяйка Варвара Степановна, готовившая завтрак перед долгим трудовым днём с лаской в голосе, присущей только ей, проговорила: «Проходите, гости дорогие, милости просим, как раз к столу».
– Да не за тем они наведались, Варварушка, – с большой обидой и каким-то волнением, пока непонятным хозяйке, произнес хозяин. – В кулаки вот нас записали.
– Боже ты мой! Да какие мы кулаки, одна лошадёнка в хозяйстве, да детишек целые палати, – с печалью в голосе только и произнесла Варвара.
– Да тут и описывать-то нечего. Одна кровать в горнице, стол, два стула, обеденный стол с двумя скамейками, – не то с печалью, не то с обидой, что описать нечего, произнес писарчук. – Пиши все, что видишь, – в приказном тоне заметил чиновник, – да про сундук не забудь, что в горнице у окна стоит.
– Может и фотографии Устина Савельича, отца моего, запишете? – с возмущением в голосе произнес хозяин. На стенке чисто выбеленной горницы висела небольшая рамка, на которой под стеклом была фотография бравого, с пышными чёрными усами казака в форме и высокой казачьей тульей на фуражке, с саблей, пристёгнутой к широкому ремню, опоясывавшему гимнастерку, на которой в рядок были прицеплены три георгиевских креста.
– И вот за это тоже занесены вы в список если уж не кулаков, то подкулачников верно, – утвердительным тоном произнес чиновник.
– Да, отец верой и правдой двадцать пять лет отслужил Отечеству и геройски погиб за него в Германскую войну, оставив после себя большое богатство – дюжину ребятишек, – с болью в сердце произнесла Варвара Степановна.
– Ну, вот что, хватит глаза мочить! Завтра к утру вместе со всем семейством и одежкой готовность к отправке. Лошадь запряжёте свою, до железнодорожной станции доедете в обозе, – опять в приказном тоне высказался чиновник. – Старшая дочь с мужем Иваном и мальцом выселению не подлежат, но дом освободят немедля после отъезда обоза.
Читать дальше