Валерий Анишкин - Моя карма. Человек в мире изменённого сознания

– Я покажу, – согласился Толик взять надо мной шефство.

Мы спустились в довольно глубокую траншею, почти по колено заполненную чистой, профильтрованной через глину и песок водой, и Толик показал, как долбить ломом трубы, чтобы пробить в них отверстия.

– Так всё время и будем трубы долбить?

Толик посмотрел на мою постную физиономию и успокоил:

– Укладку и монтаж труб тоже делаем мы. Только ты сначала ломом дырки подолби – тоже сноровка нужна, а за день, если всё время ломом махать, намахаешься так, что рук не поднимешь… Да ты не бойся, мы часто меняемся. В укладке тоже сложного ничего нет, главное, не зевай, а то трубой башку снесёт: когда экскаваторщик опускает трубу или муфту, он на тебя не смотрит.

Вскоре я приловчился и бил ломом также лихо, как и другие рабочие, поднаторевшие в этом деле за долгое время работы.

Толик стоял радом со мной и разрaвнивал лопатой щебёнку, которую насыпал экскаватор; через некоторое время лопату брал я.

– Толь, – спросил я, – а как Антон оказался в Омске?

– Вывезли из Испании вместе с другими детьми, когда там шла гражданская война.

– Это я понял. Как он в Омск попал?

– Представления не имею, – пожал плечами Толик, – Завод большой, платят неплохо… Не знаю. Зачем тебе?

– Да так, интересно… А чего он не вернулся на родину, когда стало возможным? Многие ведь вернулись?

– Не многие. Их же не выпускали.

– Как это не выпускали? – искренне удивился я.

– Там же установился франкистский режим… Куда ж их, к фашистам? А когда они становились совершеннолетними, принимали советское гражданство, а с советским гражданством попробуй уехать… Это уже при Хрущёве, кто хотел, разрешили вернуться. Но, говорят, вернулось меньше половины из всех детей. Многие погибли на фронте, а кто, как Антон, у которого никого там из родных не осталось, осели у нас… а кто умер от болезней и голода.

– От голода? – недоверчиво переспросил я.

– Спроси Антона, он тебе расскажет.

Я понял, что от Толика большего не добьёшься, и оставил свои расспросы. Но то, что я услышал от него, шло вразрез с тем, что я знал. А то, что я знал, было окружено героическим ореолом: республиканцы боролись с военными мятежниками, на помощь республиканцам отправились воевать наши добровольцы, потому что мятежникам помогали Италия и Германия. В Испании шла кровопролитная гражданская война, и испанцы, спасая своих детей, отправили их на время в другие страны, в том числе и в СССР. У нас для испанских детей создали особые детские дома, где хорошо кормили, учили и вывозили на юг в пионерлагеря, и прежде всего – в «Артек». Какой может быть голод!..

Но как-то мы остались с Антоном в комнате одни. Все разошлись по своим делам, и только Колян крепко спал после очередной гулянки по случаю выходного.

Время от времени мы с Антоном говорили по-испански: он с удовольствием переходил на родной язык, а для меня это был хороший повод улучшить знание этого красивого певучего языка без крикливых интонаций, как это свойственно итальянцам. Хотя чаще всё же мы говорили на русском языке, которым Антон владел свободно, правда, с лёгким характерным акцентом.

Обстановка располагала к откровенности, и я завёл разговор о том, что меня так удивило в рассказе Толика.

– Это правда, что многие испанские дети погибли от болезней и голода? – задал я вопрос, гвоздём сидевший в моей голове.

– Было такое, – неохотно подтвердил Антон и как-то сразу сник, замолчал, а я пожалел, что затеял этот разговор. Но он вдруг поднял голову, посмотрел, словно пронзил меня взглядом своих черных глаз, и спросил:

– Ты про Гернику слышал?..

Я кивнул.

– Ну вот, – это мой родной город в Стране Басков, которая была разорена и разрушена, а от фашистских бомб от моего города остались одни руины.

Антон чуть помолчал, и, видно, ему было даже мысленно нелегко возвращаться в своё испанское детство, хотя и прошло четверть века, и, казалось, всё ушло безвозвратно, однако оставило горькую память и незаживающую рану в душе.

– Мы жили бедно, – начал свой рассказ Антон, – мои родители не были настоящими республиканцами, то есть не входили ни в какой «Народный фронт», но сражались за республику, как и все баски, против франкистов и фашистов, которые поддерживали мятеж генерала Франко… Это я знаю хорошо. Ведь мне было уже десять лет, когда я попал в Россию… Война, когда свои бьют своих, – это страшно. Наши родители в этой мясорубке уже не думали о себе, они хотели спасти хотя бы нас, детей. Многих тогда отправили во Францию, Бельгию, Англию, в другие страны, а я попал в Россию…