Ольга Черепанова - Август

Это было больше похоже на правду.

Иногда, в особенно тяжелые периоды, Перевалову хотелось все бросить и уйти туда, наружу, где нет тягучего смрада людских ошибок. А есть что-то другое. Возможно то, что в мире нормальных людей именуется добром и справедливостью. Перевалов усмехнулся собственной мысли. Где это добро? Куда ему идти? Есть ли оно вообще? Или он просто не умел его разглядеть? Поэтому и решетки ему были не нужны, он добровольно заточил себя здесь. Навсегда. Может быть, до пенсии, которая при их службе случается раньше обычного. Если он до нее доживет. Если повезет. Или не повезет. Кто знает?

Но все же, что там случилось? Оранжевое солнце слепило глаза, отражаясь в стеклах, и понадобилось несколько секунд, чтобы сосредоточить взгляд на происходящем. А там действительно что-то происходило.

Арестанты толпились в проходе между промышленной и жилой зонами. Это был один из самых узких участков периметра, хорошо просматриваемый со стороны всех вышек. Таких проходов было два на территории тюрьмы, и второй из них вел к госпиталю. Доступ к периметру в таких проходах вел через тщательно охраняемые с обеих сторон ворота. Высота железобетонного защитного ограждения здесь была немного ниже положенных шести метров, отчего создавалась иллюзия относительной открытости и доступа к внешнему миру без фактической возможности такового. Обычно идущая четким строем, сейчас колонна замедлила свой ход. Конвоиры возвращали порядок в ряды шествующих, однако делали это не слишком рьяно, и заключенные, не получая сильного сопротивления, продолжали кучковаться. Все взгляды, включая конвой, были обращены в сторону ограждения.

Источник волнений находился по другую сторону стены. Оттуда обитатели здешних мест привыкли слышать лишь шум пролетающих истребителей да кваканье болотных жаб. Но сейчас там был ребенок. Он, похоже, звал кого-то. Издалека Перевалову было трудно разобрать слова, но было очевидно общее замешательство толпы, включая конвоиров. В это мгновение, казалось, стираются понятия осужденных и смотрящих, смешиваются между собой, и имеет значение только роль заблудившегося ребенка в жизни толпы взрослых, ответственных за его существование.

От колонны отделилась фигура заключенного. Бросилась к стене. Стена для местных выступала и забором, и щитом. Одновременно и препятствием, и шансом на свободу. Для некоторых – упреком совести. А для кого-то – надгробной плитой. Ее боялись, о ней мечтали. Но никто не смел к ней приближаться. Приближение к ограждениям ближе одного метра было запрещено, за нарушение позволялось стрелять на поражение. Все об этом знали, и прецеденты уже были.

Но фигура все же бросилась. Словно тень. Две фигуры конвоиров неспешно шагнули за ней. Бежать ей все равно было некуда. Предупредительный выстрел прозвучал незамедлительно. Тень продолжила свое дело, припала к стене, с очевидным намерением превратиться в пыль и просочиться сквозь бетон. Шансов у нее не было. Две фигуры уже рядом. Приклады, сверху вниз. Снова крики. На этот раз детский голос затерялся и утонул в гудении толпы, наблюдающей за этим представлением. Еще часть отделилась от шевелящейся массы. Беглеца схватили и оттащили от стены. Повисла, упала. Руки, ноги, волокита. Хаос в толпе. Борьба, выстрелы. Темная кровь на светлой стене.

«Беспорядок, опять беспорядок, черт вас всех дери – пробормотал себе под нос Перевалов, – снова отчитываться начальству». Вздохнул и машинально посмотрел на часы. Его смена уже давно окончена. Однако кого это волнует? Инцидент произошел, наверняка есть пострадавшие. Никак не замять. С чувством полнейшей ненависти к окружающим его бумагам и людям, он вызвал к себе начальника караула, который уже успел навести порядок и отдал распоряжение разводить беспокойных арестантов по своим камерам. Аверина нигде не было видно, наверное, где-то провалился по дороге. Но в такой день вряд ли могло случиться что-то настолько хорошее.

Перевалов стоял у окна, восстанавливая в голове хронологию события и проговаривая ее про себя. Придется описывать в отчете. Осматривал сантиметр за сантиметром местность. Лучше всего запоминаются детали, когда тебе нужно пересказать их другому.

Основное здание напоминало своей формой восьмиугольник неправильной формы, с зигзагообразными пристроями. По периметру жилой зоны за формальным металлическим забором располагались корпуса подсобных помещений: прачечная, кухня, библиотека. За переходами в отдельных зонах – производство и госпиталь. Особняком стояла часовня. Каждый раз при упоминании о ней, Перевалова передергивало. Сам он не верил ни во что. И искренне не понимал, зачем нужна эта бесполезная архитектурная нагрузка здесь, в месте, куда и без того бессмысленные понятия, как вера или какая-нибудь надежда, все равно забыли дорогу.