Татьяна Росс - Больше чем секс. Картинки к Фрейду

Очень долго я оставалась девственной. И в прямом, и в переносном смысле. Чуть не до пятнадцати не сомневалась, что разрешу мужчине себя поцеловать только после брака. Это мое мнение целиком и полностью разделяла и моя подруга. О таких, как мы, говорили – «девочки из приличной семьи», что означало наличие хорошего воспитания в строгих традициях средневекового домостроя . Ну, может, я перегибаю палку, оценивая ситуацию столь резко. Но как бы то ни было, нам, южанкам, быстро развивающимся и к тринадцати годам превратившимся в маленьких женщин, умудрились вбить в голову, что целоваться с мальчиками до свадьбы предосудительно и стыдно. В современном мире все наоборот. Теперь оставаться девственницами стало делом постыдным. Но тогда, когда «мы были молодыми и розы красные цвели», ох… о времена, о нравы.

За пару десятков лет все изменилось в корне. Теперь не найти семьи, в которых воспитывают дочек с мыслью, что секс возможен только после брака. Впрочем, всякие есть и сейчас. Слышала, что есть пары, отказывающиеся от сексуальной жизни. Ну, про целибат все знают. Это запрет заниматься сексом как чем-то грязным и непристойным у служителей церкви. Только вера и ничего, кроме веры. Но ведь эти молодые священники не могли не хотеть секса, сколько ни уговаривали себя… против природы не попрешь. Утречком, когда ты находишься в еще лапах предутреннего сна, ох, как все встает и требует… испражнения. Ну, да ладно… решали они свои проблемы. Недаром среди монахов столько извращенцев и педофилов. Но ведь есть молодые и совсем не религиозные люди, которые по своей воле отказываются от интимных отношений. Жизнь без секса для них естественна. И прекрасна. Эти люди не отказываются от секса ввиду религиозных убеждений, болезни или из желания выделиться. Просто «это» им не нужно и не интересно. Они в принципе не понимают, как это – млеть от желания заняться с кем-то любовью. Кто-то считает таких безумцами, кто-то людьми будущего. Но они точно не такие, как все. Разве нормально не хотеть даже поцелуя? Нежного прикосновения к телу любимого?

Мои рассуждения вернулись к моему прошлому.

– Как ты думаешь, – все же как-то рискнула спросить я подругу, – если мы уже решим пожениться, то можно поцеловаться?

Видимо, что-то сидящее внутри нас шевелилось, будя еще находящиеся в глубоком сне желания и возбуждая интерес к запретной теме. Скорее всего, запрет уже не мог быть категоричным, так как желания требовали его непослушания. Или, говоря иными словами, нормы морали были готовы вот-вот прорваться (вернее, порваться) под нажимом начинающей работы гормонов. Целоваться уже реально хотелось. Хотя и запрещалось мысленно.

– Но как же… – растерянно протянула хорошо воспитанная подруга, давая своей репликой понять, что она тоже в сомнении.

– А вдруг поцелуешься потом, ну, после свадьбы… и не понравится… а ты уже замужем. Что тогда? – шепотом произнесла я полную крамолу.

О том, что поцелуй может не понравиться, сейчас звучит смешно. Ладно поцелуй. А секс? То, что секс может не понравиться, вот это действительно проблема. Впрочем, поцелуй тоже немаловажен. Я вспомнила пару случаев «из своей практики» более позднего периода, и меня начало мутить.

В общем, мы, «хорошие девочки», воспитанные в 60-х в Советском Союзе, где официально еще и много позже «секса не было», соответствовали кодексу будущего строителя светлого завтра. Да и на «диком» Западе сексуальная революция началась именно в эти годы. Только в конце 60-х западную молодежь рвануло в сторону разврата. А мы… двигались в этом направлении сами. Как слепые котята, тычась в моральные запреты и задвижки, разрывая их силой собственных желаний, оглядываясь по сторонам: а не ударит ли по голове всенародное осуждение.

Мне было лет двенадцать, когда на улице ко мне стали приставать молодые парни. Нет, не мальчики-ровесники… эти, пожалуй, еще не интересовались моими бедрами и появившейся грудью. Одноклассники носились по двору, отбивая мяч, не глядя в мою сторону. А вот те, кто постарше… эти очень даже интересовались. И я нередко слышала: «Девушка, а, девушка… который час?» Но мой детский ум явно отставал от повзрослевшего тела. Ему было не понять, с какого «бодуна» эти мужчины в таком количестве интересуются временем. Я рассказала об этом маме, и она, разозлившись, как я догадалась, на мужчин, объяснила, что все они хотят одного…

– Чего одного? – не понимала я, хотя смутно догадывалась. Но мне хотелось подробностей.