Татьяна Росс - Больше чем секс. Картинки к Фрейду

Говорят, в пятьдесят жизнь только начинается. Мне еще жить и жить до этого возраста, а жизнь, кажется, сдулась. Висит скукоженная, как шарик, который проткнули иголкой. Когда-то он был пышным, наполненным изнутри радостью и надеялся улететь высоко-высоко в голубую даль. Туда, где много света и счастья. А потом появилась почти невидимая дырочка и воздух радости потихоньку стал выходить из него. Сначала незаметно… но однажды – он и сам не заметил, как и когда это произошло, – от шарика осталась сморщенная тряпочка. Без радости и надежд.

Нет, не то чтобы я совсем сдала. На бабку пока не похожа. Вон, соседки… эти точно одной ногой в сторону кладбища повернуты. Сидят целыми днями на лавочке, как толстые пи́нгвины, неподвижные и скучные. У меня и сила есть, и энергии хватает. С рынка сумки тащу, да еще бегом, и одышки нет. Но ощущение сдувшегося шарика все чаще посещает меня. Так рассуждала я, упав на скамейку у подъезда. Баул с продуктами опустила рядом, он выскользнул из рук… бухнулся с глухим звуком об асфальт, покосился, и из него выкатилась головка капусты. Мы с тоской посмотрели друг на друга. Я на капусту. Она на меня. Заснув капусту в сумку, я оглянулась…

Солнце зашло за многоэтажки, но желто-оранжевые блики, вырывающиеся из-за крыш домов, отсвечивали в окнах пятиэтажек, соревнуясь со светом включаемых в квартирах лампочек. То тут, то там вспыхивало очередное окно собственной краской – в одном желтой, как канарейка в зоомагазине, в другом красноватой, как солнечный закат, в третьем противно-коричневатой, напоминающей цвет «детской неожиданности».

«Надо же… никогда раньше не замечала, что окна светятся разными цветами», – подумала я, наблюдая за мелькающими разноцветными огнями. Свет в окнах то загорался, то потухал. Будто светомузыка, сопровождающая игру музыканта. Мне показалось даже, что слышу мелодию. Завораживающую, с нарастанием звука до громкого форте, еще сильнее… фортиссимо. И вдруг мелодия утихала, опускаясь почти до шепота пиано.

Мои руки опирались на спинку скамейки, и я почувствовала ее шершавость. Внимание переключилось с мелькающего света из окон на другие ощущения. Деревянная лавочка, когда-то давно сбитая ленивыми руками местного умельца, теперь выглядела унылым напоминанием былых времен. Краска облупилась, и первоначальный цвет проглядывал с трудом. Двор перед моим домом представлял собой уютный прямоугольник, по периметру опоясанный многоэтажками. Вокруг суетились мамаши, разбирая заигравшихся детишек.

– Все, пора домой! Сколько можно… – слышались раздраженные призывы нетерпеливых женщин. Дети же прыгали, толкались, лезли по лесенке, обсыпали друг друга песком… в общем, были заняты своими детскими делами и на крики мам не обращали внимания. Женщины, теряя терпения, кричали все яростнее. Некоторые, отчаявшись, вытаскивали отпрысков из кучи копошащейся детворы, схватив своего за шиворот. Тот выворачивался, сучил ногами, пытаясь вырваться. И вопил. Да, обязательно вопил, что хочет погулять еще немного. Хоть пять минут. Но женщины выглядели уж совсем несговорчивыми и нервными.

– Нет, нет, нет… уходим… – такие возгласы звучали с разных сторон детской площадки.

«И чего они так нервничают? – подумала я, иронично поглядывая на них. – Куда спешат? Кто ждет-то их дома? Муж на диване? Сто лет они ему сдались…»

Постепенно гвалт затих, и я полностью погрузилась в рассматривание чужих окон и в свои собственные мысли. Домой идти не хотелось. Свежий весенний воздух дурманил голову, будто после принятия хорошей дозы алкоголя. Среди обрывков кружащихся мыслей почему-то, как перед смертью, стали проплывать воспоминания. Приятные и не очень.

«Никогда не думала, что к сорока превращусь в такую брюзгу. Какое-то дурацкое состояние. Состояние тупика… А говорят, сорок пять – баба ягодка опять. Какая там ягодка… и правда, не ягодка, а бздника. Никаких приятных желаний. Никаких радостных мечтаний. Один пшик остался».

И чем больше я рассуждала, тем сильнее становилось себя жалко. Казалось, жизнь закончилась, и я никому не нужна. Дети выросли. А муж… муж лежит на диване, где ему и положено. Рот открывает только тогда, когда нужно в него положить кусок пирога или влить пива. Я уже толком забыла, как звучит его голос. Но, может, поэтому мы и живем все еще вместе. Если бы разговаривали друг с другом, давно разругались бы и развелись. А так… мирное сосуществование двух особей неопределенного пола.