Виктория Булдашова - Осень давнего года. Книга первая

– А это при том, что Акула все отлично понимал и знал, что Робика обвинить не в чем, – объяснила я, – но кусаться Рыбе хотелось ужасно! Вот он и…

– Ну да, – согласился Иноземцев. – Укусил-то аж до крови, у Робика губы за-

дрожали. Тут Кешка – самый мелкий из пацанов – подходит к Щуке и говорит: «Быстро извинись перед моим другом!» Щука засмеялся – и кулаком его в грудь. Бойко так и покатился. «Гэшки» гурьбой к Рыбе подходят и бакланят: «А ну, пошел отсюда!» Тот струсил со всеми драться, отбежал по- быстрому с поля и Робику кричит: «Эй, Гаспарян, а сестру твою уже в дурдом сдали или еще нет?» А сам трясется и глаза закатывает, как припадочный…

– Что с сестрой Роберта? – тихо спросила Светка. – Я ее знаю, во 2«А» учится, красивая такая.

– У нее эпилепсия, – сообщил Сашка, – Однажды на уроке приступ случился. Робика к ней с физкультуры вызывали: не знали, что делать, перепугались. Пока «скорая» доехала, он уже сестре помог, удерживал девчонку и что-то в зубы ей вставил. Это мне пацаны рассказали, когда Рыба убежал. «Гэшки» уже толпой на него двинулись – отметелить за то, что он Гаспаряну крикнул.

– Надо было раньше метелить, – насмешливо сказала я. – Просто боятся его, длинного, один на один бить. Вот и собираются с духом, когда Щуку уже не достать.

Сашка согласно кивнул:

– Да, его боятся. Рыба мало того, что самый сильный из седьмых классов, так еще и самый дурной. Да вы его и сами знаете. Он всех ненавидит, в любой момент готов хоть кому нагадить… Слушайте, девчонки, а почему так тихо?

И точно! Мы так увлеклись разговорами, что не заметили, как начался шестой урок и народ разошелся по кабинетам.

– Но где же наши? – спросила я. – И где географичка? Никто тут вообще не появился.

– Наверное, урок отменили, а мы прохлопали, – предположил Сашка.

Мы решили зайти в учительскую и узнать, в чем дело. Начали спускаться по лестнице на второй этаж, и тут Ковалева задумчиво протянула:

– Интересно, ну почему Ленька такой… ненормальный? Даже жалко его.

Я вздрогнула. Это Щуку-то Светка жалеет? Иноземцев внезапно остановился, повернулся назад, и мы налетели на него, чуть не скатившись со ступенек. Сашка, сверкая глазами, хотел уже ответить моей подружке что-то резкое… Но вдруг нахмурился и тяжело прислонился к стене. Тут я поняла, что меня мучило последние полчаса – да то же, что и Светку. И Санек, похоже, тоже изумлен – тем, что ему вовсе не хочется спорить с Ковалевой и доказывать ей, что нечего Леньку жалеть, он сам во всем виноват, и так далее… Да, виноват, но…

– Но если Щука умеет только злиться, – продолжила я вслух неожиданную мысль, – то ведь какой он несчастный, вы подумайте! И его никто терпеть не может, и он… Просто с ума сойти, до чего у Рыбы страшная жизнь.

Сашка медленно кивнул. Светка тряхнула головой. Мы с друзьями согласились в общей невозможной, казалось бы, мысли о сочувствии к дуралею Леньке. Внезапно опять откуда-то повеяло свежестью, и над нашими головами будто пронеслась небольшая птица: ясно был слышен шелест крыльев. Мы посмотрели наверх – и никого не увидели. Впрочем, откуда в школе взяться пернатым?

– Это, Ирка, твои попугаи прилетели. Из Южной Америки, – пошутил Иноземцев.

– Зачем? Щукина клевать, чтобы не обзывался? – подхватила Ковалева. – Ха, его тут и без птичек скоро затюкают. Хотя и за дело, конечно.

Да, за дело. Мы снова помрачнели и пошли вниз по лестнице. Надо же было выяснить насчет географии! Вдруг ее перенесли в другой кабинет, и мы одни ничего об этом не знаем? Скорее в учительскую, мы и так уже опоздали больше чем на половину урока! А наша географичка Вера Петровна очень строгая, пощады от нее не жди. На полных парах наша троица влетела на второй этаж и… увидела Веру Петровну, мирно беседующую у окна с Владиком (так учителя звали нового физкультурника за глаза из-за его молодости). Юный Владислав Павлович только полгода назад закончил институт, и в него были влюблены многие старшеклассницы. Сашка облегченно перевел дух. Кажется, пронесло!

– Ребята, идите домой, – сказала Вера Петровна в ответ на наше «здравствуйте». – Урока не будет.

Мы распрощались с учителями и двинулись в раздевалку. Она, к счастью, оказалась открыта. Поправляя берет перед зеркалом, Светка грустно сказала:

– А Щукин, наверное, все еще в кабинете сидит. Не знает, как быть после того, что случилось на алгебре. Вот балбес-то!

– Да, теперь Ленечке надо меняться. Как раньше больше не получится: его не будут молча обходить и бояться. Но что ему делать, он, конечно, не знает. Для этого думать нужно, а Щука не умеет. Не привык, – добавила я.