Мариам Но - Еще одна книга о 90-х. Хиппи, тамбовская банда, пропавшие девочки и другие истории

Я закрыла глаза. Разобьемся, так разобьемся.

Мы проездили так минут сорок.

– Я вас до моста довезу, – сказал пьяный. – Нам домой пора.

Машина выехала на набережную.

– Смотри, мосты сводят, – толкнул меня в бок Малыш.

Он из последних сил изображал гида. Из уважения я открыла глаза, не поняла, куда смотреть, и снова закрыла.

Пьяные развернулись и уехали. Мы снова шли под пронизывающим ветром по бесконечному мосту над черной Невой.

– Сволочь какая, – ругался Малыш. – Не мог до дома довезти… ему на колесах пять минут, а нам пешком полчаса пилить по морозу…

На этот раз я молчала, потому что была бесконечно благодарна этой паре за то, что они в принципе остановились и посадили нас в машину.

Не помню, как мы дошли до нужного дома и поднялись в квартиру. Не знаю, кто открыл нам дверь и была ли она заперта. Проснулась я в своем спальнике в 12 часов дня. В комнате сидели неизвестные люди, я засунула спальник в рюкзак, попрощалась с ними и со всем своим имуществом побрела в «Сайгон».

Там обнаружились и Стас, и Чемодан, и остальные двое ребят.

– Мы хотим уехать, – сказали они. – Нам здесь не нравится!

Я горячо закивала головой.

– Поезд прямо сейчас. «Октябрь».

– Отлично.

Возле выхода из «Сайгона» стоял Малыш, заматывал на шее огромный рваный шарф. Вид у него был несчастный. Я окликнула его и представилась – не была уверена, что он узнает меня при свете дня. Сказала, что уезжаю в Москву.

– А у меня только что рюкзак украли, – сказал он растерянно. – На секунду отошел кофе налить…

Он не договорил и страшно раскашлялся.

Билетов на «Октябрь» не было. Билетов в Москву, как выяснилось, не было ни на один поезд. Пока ребята бегали в кассы и обратно, а я стояла на перроне, плохо соображая, что происходит, и больше всего желая наконец оказаться в тепле и лежа, мне было дивное видение из другой жизни: актер Виктор Авилов, с длинными рыжими волосами, на которые плавно опускались крупные снежинки, в меховой шубе до пят, распахнутой, как у Шаляпина на известном портрете, проплыл мимо меня, держа под руку красивую даму. Парой лет раньше он гремел в Москве в постановках «Театра на Юго-Западной», я видела его в роли Мольера и в кино в роли «Господина оформителя». Роскошная пара прошествовала мимо, как воплощение успеха, и скрылась в вагоне-люкс.

– Я договорился с проводниками, – сказал запыхавшийся Стас из-за моей спины, – нас сажают в вагон-ресторан. Будем делать вид, что пьем чай.

До Бологого мы доехали почти моментально. Я сидела, привалившись к кому-то из парней, и то проваливалась в сон, то снова выплывала. Голос пропал, и я могла только похрипывать. Ребята потрогали мой лоб и обеспокоенно начали переговариваться, потом меня замотали в спартаковский шарф одного из них, сверху нацепили чью-то куртку. Наконец я почти согрелась. Но в Бологом пошли контролеры, и проводники споро высадили нас из вагона. Заплаченные за проезд до Москвы деньги они не вернули. Поезд свистнул и пропал. Мы остались на пустом перроне. Ребята надели на меня еще одну куртку. Теперь двое из них стояли в одних свитерах.

Пришла электричка до Твери с крашеными лаком желтыми деревянными лавками. Снова пошли контролеры, на этот раз женщины строгого вида. Ребята пытались им что-то объяснить про то, что не было билетов, что «девушка простудилась». Про проводников, которые забрали все деньги.

– Знаю вас, – сказала контролерша, – вы за любимыми футбольными командами по всей стране на электричках ездите.

В первый и последний раз в жизни меня приняли за спартаковского фаната. Замотанная в спартаковский шарф и лишенная голоса, я не смогла возразить.

Нас снова высадили в темноту и холод. В нежилой черный ад с одиноким фонарем и метущей по перрону поземкой.

Остатками сил я попыталась испытать отчаяние, но даже этого не вышло. Оказалось, что для отчаяния тоже нужны свободные ресурсы.

– Бежим! – сказали ребята. И подхватили меня под руки с двух сторон, и понесли, и кто-то бежал впереди и волновался, кричал: «Скорее! Скорее!»

Мы успели сесть все в ту же электричку, в вагоны, по которым контролерши уже прошли. Смутно помню еще один перрон, уже совсем поздним вечером: ждали электричку из Твери до Москвы.

В метро оказалось одуряюще тепло. Я отдала шарф и куртки. Парни спрашивали, дойду ли я сама от метро. Голоса у них были усталые, они явно мечтали как можно скорее оказаться дома. Я ответила, что дойду, но когда двинулась от Кропоткинской по бульвару и почувствовала, как меня шатает, то засомневалась. Идти было минут десять. Я брела из последних сил, словно отставший суворовский солдат, догоняющий армию в Альпах. Шаг, еще шаг. Сойти с бульвара, пересечь улицу, войти в подъезд. Подняться по лестнице. В квартире открылось второе дыхание, и я сумела поставить чайник и сунуть подмышку градусник.