Виктория Булдашова - Осень давнего года. Книга вторая

– Вот-во-от, – продребезжала жаба. – Как только мы сейчас с бесе-онышем договор подмахне-ом, отправляйся вместе с ним прямо в а-ад, в геенну о-огненную!

– Никакого договора у Вас со мной не будет! – крикнул Акимов. – Вы только что отказались от своей семьи – а чем она перед Вами виновата? А еще отреклись от Мурлышеньки – лучшей кошки на свете! Я после этого и знать Вас не хочу, не то что договариваться о чем-то. Будьте же человеком, возьмите свои слова обратно! Не предавайте тех, кто Вас любит!

– То ись как не будет? – заволновался Дормидонт. – Я же все сделал: от благ духовных отказался, что вслух и заявил! Давай мне за это в обмен три… Нет, пять. Нет, семь мешков золота. Да, бессмертную душу свою я тоже тебе отдаю без возражения. Надо о сем деле бумагу подмахнуть, но это уж по твоей части. Я неграмотный, бумаги и перьев у меня в доме отродясь не было. А крови на подпись я сей же час добуду, нож с собой захватил, когда сюда побежал. Ты только сначала грамотку-то накарябай, а то что ж я буду понапрасну рудой истекать?

– Истекайте Вы там себе чем хотите, – рассердился Антон, – а от меня отстаньте. Нет у меня золота. И если б и было, я не дал бы его Вам, жмоту зеленому! И куда, интересно, ребята запропастились? Обещали прийти и где-то провалились. Но ничего, я их сам найду. Двигаем, Мурлышенька!

Дормидонт шагнул вперед и схватил мальчишку за шиворот:

– Коас, коакс, коакс! От меня не ускользне-ошь! Коли ты черте-онок, значит, должон свои обя-азанности справлять, и на этом то-очка.

В воздухе просвистел большой пучок каких-то растений – кажется, это были камыши – и влетел в рот жабы, забив его до отказа. Дормидонт крякнул, заморгал и начал шумно плеваться.

– Да какой я Вам чертенок? Хватит уже нести лабуду, – Акимов, пинаясь, старался вырваться из жабьих лап. – Протрите свои желтые гляделки! Я мальчик, учусь в пятом классе, а не грешников в аду поджариваю, как Вы считаете!

– А ну-ха, дай похмотреть полухше, – еле ворочающимся языком забормотал Дормидонт. Он уже почти освободился от камышинок. – Тьфу, напасть окаянная, откуда только она взялась у меня во рту?

– Это Вас Нелживия наказывает, – Акимов рванулся изо всех сил, но человек-жаба не выпустил пончикова воротника – наоборот, крепче сжал его пупырчатыми лапами, – за наглое вранье. Нелживия – справедливая страна, она обмана не допускает, так и знайте!

– Что еще за Нелживия такая? – пыхтело земноводное, поворачивая перед собой в разные стороны Антона. – Не слыхал я о подобной стране. Да стой же смирно! Неужто я обознался и ты – не демон? Неужто?!… Взгляну-ка я на отрока поближе. Ошибки нет! Все у отрока на должном месте – как сам я от стариков в пору малолетства слыхал. А ну, оголец, отвечай мне искренно! Ты – молодой человек, безбородый, красивый. Верно?

– Мг-мм, – растерялся Акимов. – Ну, в общем, да.

– Явился ты ночью, когда православным отрокам строго-наскоро спать положено. Предстал посреди мира земного в грозу, – стало быть, при падении на нас с небес гнева Господня. Да еще не один из преисподней вылез, а вместе с другими демонами и с черным оборотнем. Одежа на тебе странная. Ни люди московские, ни даже немцы таковую не носят. Правильно?

– Правильно, – согласился Акимов. – Но ведь мы в своем 21 веке тоже иначе, чем вы, одеваемся.

– Не пойму я, что ты там мелешь. По мне, так все мы живем в век царствования царевны-государыни Софьи Алексеевны. Дальше. Пришедший к человеку дьявол – обязательно бесшабашный, то есть смелый просто до удивительной крайности юноша. И правда, чего ему бояться? Власти земные над темным духом силы не имеют, в застенок его не потащат. А если кто и вздумает это сделать, дьявол раз – и вырвется из его рук, и к себе в ад упорхнет. Ищи его! Ты вот, чудесный отрок, таков и есть: железного змия не испугался, взял да и выволок его из дома, аки старую веревку. Разве человеку подобное под силу? Отвечай!

– Под силу, – ехидно ответил Антошка, – когда он другого человека спасает, а не о мешках с золотом думает, понятно?

– Э, не болтай чепухи! – гневно заколыхалось земноводное. – Как можно о деньгах не думать, коли их у меня нет? Теперь еще что? Ага, взор горящий, пронзительный! Это у тебя, демон, имеется в лучшем виде – вон как ты на меня глазами сверкаешь, будто в ярости бесовской пожрать Дормидонта Ильича готов сей же миг!

– Больно надо жабами питаться. Я пельмени люблю и сметану деревенскую, – проворчал Акимов.

– Ты мне глаза-то не отводи, не на такового напал! Силы адовы, вашей чертячьей шайке помощники, в нынешнюю ночь чуть меня заживо не сглодали. Добром прошу: пиши, как положено, договор. Я его подмахну, ты мне золото выдашь. И распрощаемся мы до самой моей земной смертушки – тогда уж, знамо дело, ты опять прилетишь – за грешной душой Дормидонта Ильича. Но это еще когда будет! А до тех пор поживу я всласть – сытым, пьяным да важным. Живо доставай бумагу и перо, пока я тебя, упрямца, в болото не опустил! А здесь трясина знатная, глубокая. Тебе из нее нипочем не выбраться. Шевелись, нечистик, ну!