Павел Стретович - Вернуться в осень. Книга вторая

Бум-бум-хруп. Бум-бум-хруп.

Какой-то объемный, какой-то подавляющий и страшный звук – как будто рядом грохочут скалистые вершины гор, или само хмурое небо…

Бум-бум-хруп. Бум-бум-хруп.

Эния растерянно огляделась – я уже слышала это, я уже видела это, я уже чувствовала все это, – тысячу раз… Походный шатер, стол – на нем в беспорядке бумаги, карты и схемы; несколько складных стульев и большой шкаф для снаряжения. И тревога, непонятная тревога и страх – заставляющие беспокойно вздрагивать сердце…

«Все. Пора, – Сергей вздохнул и поднялся. – Прости, Эния. Прости за все…»

Она поднялась следом и положила голову ему на плечо: «Не надо, Сережа. Только не надо ТАК. Прощаться. Мы правы».

ПРАВЫ? В ЧЕМ ПРАВЫ, ГДЕ ПРАВЫ?

Бум-бум-хруп. Бум-бум-хруп.

«Надеюсь, – Сергей мягко провел ладонью по ее волосам. – Нет, лучше – верю… И ты верь, ладно?»

Она кивнула головой – он поправил оружейный пояс, снова вздохнул и снова посмотрел на нее – в глазах наливалась боль и тоска. Любовь и беспокойство. И нежность. Потом шагнул за полог…

ЧТО ЗА «ВЕРЬ»? ВО ЧТО ВЕРЬ?

Бум-бум-хруп.

Неожиданно снаружи наступила полная тишина. Она удивленно оглянулась вокруг, потом осторожно приоткрыла матерчатый полог и выглянула наружу – глаза непроизвольно расширились и, показалось, перестало биться сердце…

«Мама!»

Снаружи, ощетинившись чудовищно бескрайним и чудовищно стройным – лесом копий, пик, штандартов и знамен, и теряясь окончанием в далекой дали, – стояли когорты, манипулы и центурии, вряд ли видимой кем-либо раньше, армии…

«Мама!»

Серый холодный металл кирас и нахмуренные суровые лица – тысячи и тысячи, десятки и десятки тысяч, – суровых решительных лиц…

Шум-шум-хруп – единым вздохом опустились к ногам щиты и вздрогнуло бескрайнее море пик, и в наступившей тишине стало слышно – как где-то вдалеке перекликаются морские чайки…

«Мама! Да проснись же, мама…»

– Рада? – Эния открыла глаза и села на кровати. – Что случилось, ты почему не спишь?

– Я видела ее опять, мама! Только что!

– Кого видела, где видела? – она слегка поморгала, даже не пытаясь понять, – иди сюда, простудишься ведь…

– Рух, мама, белую птицу Рух! – девочка радостно прильнула к груди, – там, за окном – только что! Это уже в третий раз!

– Какую еще Рух? – Эния помассировала виски: «Боже, опять этот сон, опять. И Сергей… Живой совсем…» Она никак не могла прийти в себя – перед глазами по-прежнему стояли суровые когорты и центурии.

– Самую настоящую! Большую-пребольшую, – дочка широко растопырила руки, – белую-пребелую! Что-то должно случиться, мам, что-то обязательно должно случиться! Что-то хорошее…

– Боже, – принцесса встряхнула головой, – какую еще там… Тебе просто приснилось, Радушка…

– Да нет, это было! – немедленно встрепенулась девочка. – Почему вы никогда не верите? Я видела, только что!

– Да ладно, ладно, видела, – Эния улыбнулась и опять притянула дочь. – Глазастик ты мой маленький, – некоторое время они сидели вместе, обнявшись и слегка покачиваясь на постели. – А что должно случиться хорошее?

– Ты знаешь, мам, – в темноте моргнули счастливые детские глазки. – Ты знаешь… Мам. А вдруг папа вернется?

Эния вздрогнула – это было больно, как удар ниже пояса. Она все еще никак не могла освободиться от наваждения сна – какого-то устрашающего сна, хоть там и был Сергей, близкий и родной, но… Тень, страх и грохот огромной железной армии, бескрайнего супервоинства, как меч страшного суда – висело над всем этим. Боже, он повторяется уже не в первый раз…

Эх, Рада-Радушка, дочка ты моя родненькая. Два года – это тебе не два дня…

Город жил своей обычной «городской» жизнью. На перекрестках привычно собирались пробки машин, и особые, совсем не городские выражения – подбадривающие красный сигнал светофора или уж очень неторопливых пешеходов, – тесно переплетались с июльским зноем и пылью.