Л.К. Шан - Дети Скадарлии. Ясное небо Австралии

Вукашин на оставшиеся деньги просит себе шливовицу 11 11 Сливовая ракия , и кладет папку на осиновый столик. Легкий ветерок пробирается к нему в ноздри, словно дразня черствую корку его души. Вукашин шмыгает носом, чихает. Душа, если она у него и существует, не может обитать в носу. А если да, то бормотание тогда – разговор с душой.

– Нужно собраться, сесть и дописать эту чертову поэму – бормочет себе под нос Вукашин, наблюдая за посетителями. Те сидят парочками, или небольшими компаниями, и весело о чем-то беседуют. – Наверняка, у них есть работа, свой дом и любимые люди. Им не нужно просить помощи у посторонних, им неведомо ощущение собственной бездарности. Почему у меня всегда так?

– Ваша шливовица, пане! – бодро отзываются со спины.

– Хвала.

Выпив пару глотков, и ощутив, как хмель ударяет ему в голову, Вукашин начинает обдумывать продолжение своего злополучного литературного труда, которому и названия-то еще нет (рабочее название сам Вукашин определяет как «Ясное небо Австралии») равно как и определения жанра (Вукашин не разбирается в литературных терминах).

Вообще, как с писаной торбой, так с этой желтой папкой Вукашин таскается уже более полугода по разным издательствам, с целью напечататься хоть в каком-нибудь журнале или газете. Начиная от самых престижных изданий, где его не принимают редактора, дойдя до средних, где его записи не вызывают интереса, Вукашин пробует пробиться сквозь сито бульварного чтива, но даже в таких малоизвестных малотиражных газетенках от автора требуют завершенной работы. В этом вся соль – «Ясное небо Австралии» не закончена, она и наполовину не написана. Ждать когда на Вукашина снова снизойдет вдохновении и идеи, у него нет времени. Продать хотя бы первую главу, денег бы раздобыть, а потом вторую. Ведь пока «Австралию» не печатают, в доме у Вукашина заканчивается хозяйская мебель. Когда деньги будут – можно и третью дописать, и так далее, до конца.

Но это потом. Сейчас главное, ухватить удачу, закрепить успех.

Вукашин отпивает еще глоток, и вдруг слышит:

– Послушай, ты, чертовка, мне не нужны твои головоломки, мне нужна вывеска, как у «Трех Шешир» 12 12 Название знаменитого кафана на Скадарской улице ! Только лучше «Трех Шешир»! Мы открываемся, и нам нужны все люди Скадарлии. Ясно тебе? Переделывай!

Вукашин оборачивается на крик. Сзади из самого кафана выходят двое: огромный лысый дядька с рулоном обоев в руках, буквально выталкивает на улицу девушку, повисшей у него на исполинских предплечьях.

– Поймите, на всех кафанах на Скадарской улице вывески срывает ветер с петель и переворачивает их. Поэтому идея с амбиграммой будет привлекать внимание прохожих. Люди смогут узнать ваше заведение, даже если ветер сорвет вашу вывеску, за счет возможности прочитать и вверх ногами и слева направо! Нет, не рвите, это же мой палиндром! – успевает выпалить девица, и на ее глазах, рулон превращается в скомканные части длинного листа склеенных страниц.

– Будешь переделывать столько, сколько я скажу! А теперь пошла вон! – лысый ловко отцепляет девицу, вследствие чего та оказывается на брусчатке, и наблюдает как хозяин кафана, подкинув скомканный комок бумаги, подпинывает его вверх носком башмака, при этом сам башмак его, тоже вслед за рулоном взмывает ввысь и приземляется аккурат в трех шагах от столика, за которым сидит Вукашин.

Глядя на всю эти цирковые фортели со стороны, единственный посетитель этого мрачного заведения, хмурится и внутренне закипает. История этой незнакомки напоминает ему его собственную участь, а вид грозного лысого мужлана — образ надменных редакторов, пороги которых он оббивает последние месяцы.

Лысый же, рассвирепев по поводу своей ноги, лишившейся обуви, краснея, как рак, заковылял в сторону Вукашина, но тот, невообразимо быстро поднявшись с места, опередил хозяина и первым схватил башмак.

Стоптанный, кожаный.

– Давай сюда, – старается говорить мягко лысый, но в его голосе звучит надрыв угрозы. Он протягивает ладонь.

Вместо этого Вукашин, руководствуясь какими-то инородными инстинктами, делает резкий замах, и силой швыряет башмак вверх и в сторону. Втроем: он, лысый хозяин и девица, поднимающаяся с пола, застывают, глядя как обувь, совершив менее чем за минуту второй свой полет в жизни, на этот раз взлетев куда выше, спикировала в конце концов на крышу противоположного кафана. Гулким звуком обозначив свое приземление, башмак возвращает в реальность происходящего троих наблюдателей. Первым приходит в себя Вукашин, которому хватает полсекунды, чтобы инстинктивно, отступить назад на полшага. Потому что вторым включается лысый хозяин, который с раскрытым ртом и доносящейся от туда отборной бранью, оборачивается на Вукашина и начинает движение в его сторону. Вукашин успевает опрокинуть стул, и, вскарабкавшись на столик, перелезает на другую сторону, откуда ему уже открыт путь на выход из заведения. Оборачиваться некогда, но он надеется, что девица-художница успеет воспользоваться секундной проволочкой, и благополучно скроется. По каменной брусчатке у лысого хозяина нет никаких шансов догнать двоих молодых, рассыпающихся прочь от него в разные стороны, к тому же подпрыгивающем в одном башмаке, и теряющим драгоценные силы на исключительно инородный на этой улице лексикон. Улепетывающий вдоль кафанов улицы Вукашин, проскальзывая сквозь силуэты редких прохожих, слышит, как среди брани в его сторону доносится: «держи вора!», и внутренне улыбается, что в довесок к башмаку, он еще и не заплатил хозяину за шливовицу.