Евгений Имиш - Живой уголок. Сборник рассказов

– Не имамы иныя помощи, не имамы иные надежды, разве тебе владычице. Ты нам помози, на тебя надеемся и тобою хвалимся. Твои бо есмы раби, да не постыдимся.

Алена, глядя на румяные ягодицы отца Гермогена и на его странную манеру подставляться под укол, насмешливо хмыкнула: – Не имамы, не имамы. Ох, горе с вами, Отец святой. Нашли бы себе попадью какую, и имамы бы её на здоровье…

Я смотрел на всё это как завороженный. Когда Алёна закончила с процедурами, я догнал её в коридоре и, позабыв о своих вселенских обидах, попытался наладить общение, а заодно и расспросить о батюшке. Получилось не очень.

– Как я понимаю, вас Алёна зовут. Скажите, он что, настоящий священник? Такой удивительный! И молитвы его. Они какие-то странные. Это он кому поклоняется?

В коридоре паслись такие пациенты, что я сразу понял насколько наивен мой интерес к соседу. Алёна едва на меня взглянула. Выйдя за пределы палаты, она превратилась в маленького беспощадного охранника, ежесекундно вынужденного отражать безумные взгляды и выходки этого сброда. И я в её глазах был не исключение. – Настоящий, —отрезала она. Помолчала и ещё раз отчеканила уже с брезгливой суровостью:

– Женщин очень любит.

– А! А я подумал священник, ну знаете, в смысле Наполеон – пошутил я и был удостоен подозрительным взглядом. Взглядом, имеющим ввиду, что вопрос о моём бредовом отождествлении в голове этой девушки, остаётся открытым. – Нет, ну я, как бы… – я неловко рассмеялся, не оставляя надежд пробиться сквозь эту кучку напудренных доспехов. – Я не псих. Я тут по недоразумению. Я скорее алкоголик, – развел я руками и вновь не получил ответа. Медсестра задрала голову, и, бряцая лотками в тележке, ускорила шаг. Так, ни с чем, я вернулся в палату.

Вечером, когда во всём отделении погас свет, под потолком забрезжил ночник и из-за того, что в палате отсутствовала дверь, можно было любоваться отблесками лампы на сестринском посту, я лежал под одеялом и устало наблюдал, как отец Гермоген ложится спать. Целый день батюшка проводил в служении неизвестно чему. Я понял так, что тут дело обстояло в обожествлении женщины, абстрактного её образа, собирательного, я не разобрался, но от целого дня молитвенных бормотаний и елейного вожделения, совсем очумел.

Теперь он голый стоял на коленях перед Моникой Белуччи.

– И даждь нам владычица на сон грядущим всякаго нощнаго сладострастия. Распали стремление страстей и направь разжженыя стрелы, яже на ны сладко движимыя…

Широко раскрыв глаза, я смотрел на сумеречный образ батюшки. Его приглушённый бас волшебно окутывал палату и иногда перемежался громким скрипом кровати, когда священник, отдавая поклоны, падал на четвереньки.

– Соблюди нощнаго плоти восстания. И даруй нам владычица, быстрый ум, пылкий помысел, сердце бражное, сон полон всякаго хотения и мечтания. Восстави же нас во время молитвы, утверждены в желаниях твоих и память перемен твоих в себе тверду имуща.

Испросив у Владычицы такой беспокойный сон, отец Гермоген долго смотрел на фотографию. Его бородатый профиль на вытянутой шее, замер перед Моникой, и весь батюшка стал похож на медведя, пытающегося просунуть свою морду в узкий просвет кормушки. Наконец он благоговейно потрогал изображение, укрылся с головой и, превратившись в волнующуюся матерчатую кучу, принялся кряхтеть и стонать.

Полночи длилось его утробное урчание.

Сон отца Гермогена был полон страстей и «всякаго нощнаго сладострастия».

Надо сказать, тогда я находился под странным впечатлением. Специфический бред священника, свихнувшегося на сексуальной почве, живая гипербола на известную тему и в образе пациента дурдома, (дома богатого на такие гиперболы) – эти рассудочные ипостаси соседствовали во мне с непосредственным восприятием человека. Тут конечно ещё и молитвы-перевёртыши, архаичные словеса, всё это на меня возымело должное действие, и я не только стал понимать смысл молитв, я постепенно начал понимать самого священника. Находил соответствие его тирадам и можно сказать сочувствовал ему.

Вот, например, на следующий день, заступила новая медсестра и, явившись к нам с лекарствами, поразила меня своей внешностью. Это была пышущая здоровьем красотка, на которой куцый халатик тщетно пытался заглушить сигналы, идущие от её прелестей. От неё, как говорят, «пёрло сексом», и отец Гермоген не преминул найти надлежащую форму общему настроению:

– Хотяще творити, не содеваем, хотения ведущие небрежем, помози нам немощным, оборотись, окорми чада малые… – пропел батюшка вполголоса, напряжённо глядя, как девушка давала мне таблетку. Она повернулась к нему, и тогда он всплеснул руками и завыл: – Печали отлежше, восклонимся и воззрим, братие, и узрим в покровах светоносных Оксану, Круглобедрицу, хозяйку нашу Красно Лонышко. Уврачуй наши раны, домогательства наши дерзновеныя услыши, умири нашу плоть и на помощь нам поспешай, владычица сластолюбивая.